заключил Этвуд. – Ну, или русские…
– Или евреи, – добавил Вадим.
– Нет, только не евреи, – отмахнулся лейтенант.
– Почему?
– Не могли они так подставиться! А вот русские и американцы всегда мечтали облагодетельствовать всех и сразу. Русские – отнять и поделить. Американцы – произвести и насадить.
– Вы сами говорили, что инструкции, вываливающиеся вместе с аурометрами из черных пирамид по всему миру, составлены исключительно на английском языке, – напомнил Вадим, как бы вступаясь за своих.
– Никому из землян такое не под силу, – вздохнул Гендерсон. – А контуженным дальним перелетом инопланетянам и в голову не придет. Остается одно – Божий промысел!
– Для «Божьего промысла» как-то уж слишком приземленно… – усомнилась Глен.
– Зато наглядно, – сказал Кирш.
– Наглядным должно быть не столько убийство, – скривился профессор, – сколько четко прописанные правила игры. За что? За какие грехи?
– Разве в этом мире есть что-то однозначное? – спросил Кирш.
– Разве в этом мире вообще что-то есть? – в тон ему поинтересовался Вадим.
– Ну вот и договорились… – буркнул Этвуд.
– Не надо словоблудия, – попросил Гендерсон. – Доморощенная философия нас не спасет.
– Так вы все еще надеетесь спастись! – картинно изумился лейтенант.
Профессор игнорировал эту издевку и активно принялся за еду.
– Остыло уже, – недовольно сказал он.
– А вот я – надеюсь! – внимательно наблюдая за жующим Гендерсоном, доложил Этвуд. – Угадайте почему. Скоро в космосе и на Марсе соберутся все самые плохие парни, а на Земле останутся исключительно хорошие, и тогда, сдается мне, умение убивать вновь вырастет в цене… даже не знаю, на чьей стороне я буду чувствовать себя более комфортно…
– На стороне силы, – подсказал Кирш.
– Настоящая сила пока еще прячется в тени, – печально сообщил Вадим. – Видели бы вы, как взорвалась Теллура… Про инъекторы и говорить нечего…
– Какие инъекторы? – насторожился Кирш.
– Маленькие черные коробочки, освобождающие душу, – туманно пояснил Вадим.
– Освобождающие от грехов? – живо поинтересовался Гендерсон.
– Нет, только от тела…
– Ну, этого добра мы и так скоро лишимся, – сурово изрек профессор.
– Все-таки боитесь, – осклабился Этвуд.
– Как говорил один японец: «Страх есть ложное суждение о будущем лишении», – процитировала Глен.
– Что за японец? – прихлебывая чай, спросил Кирш.
– Господин Хосимото.
– Древний философ?
– Нет, современный самурай.
– О! – поднял брови Кирш. – Познакомите?
– Вряд ли. Господин Хосимото вероятно уже покинул этот мир.
– Жаль! Земля ему пухом…
– Он умер на Теллуре.
– Вот как! – словно бы обрадовался Кирш, но, спохватившись, моментально напустил на лицо скорбное выражение. – Какая трагедия…
– Та же, что и у нас, – сказала Глен, подозрительно разглядывая бородача. – Но Хосимото все-таки спас наши жизни.
– Как вы думаете, зачем? – ненавязчиво осведомился Кирш.
– Если бы мы знали, то не сидели бы в этой богадельне! – вдруг слишком грубо отрезала Глен.
За столом воцарилось неловкое молчание, ругаться с женщиной никто не собирался. Все устали от лишенных смысла разговоров и взаимных упреков, а еще – от собственного бессилия и тоски, разъедающей нервные клетки.
Быстро покончив с ужином и пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по своим комнатам, чтобы, с трудом одолев мучительную ночную депрессию, на утро опять сойтись вместе и снова предаться легкому душеспасительному трепу. Такая вот психотерапия.
Вадим и Глен жили в одном номере. Этот вопрос даже не обсуждался. Когда в голову просачивается могильный холод, на многие вещи смотришь гораздо трезвее.
Спать не хотелось. Хотелось ловить каждое мгновение и долго-долго вглядываться в его потаенную суть. Мир прекрасен лишь для того, кто может остановить время, все другие обречены.
Глен предложила прогуляться. Дорожки парка казались темными коридорами, ведущими в подвалы Вселенной. Грязная мокрая листва преданно липла к подошвам, словно людская чернь, боготворящая очередного топчущегося по ее головам самозванца. Порывы колкого пронизывающего ветра были редки, но пугающе враждебны.
Спустя час они совсем озябли и, вернувшись в номер, юркнули под теплое одеяло. Глен всем телом прижалась к Вадиму, положила голову ему на грудь и, затаив дыхание, слушала, как бьется его сердце. Он гладил ее волосы и радовался, что впереди еще целая ночь. Их ночь! Никто не посмеет потревожить их до самого рассвета! Утром опять приедут вербовщики, и кто знает, чем это закончится…
Глен думала о том же.
– Я без тебя никуда не пойду, – сказала она. – И пусть только попробуют взять меня силой. Давай устроим массовые беспорядки. Чего нам терять?
– Не получится. Все эти люди очень напуганы и они верят, что вербовщики вывезут их с Земли.
– Если бы мы не видели, во что превратилась Теллура, – тоже поверили бы.
– Да, таких совпадений не бывает, – согласился Вадим. – И уж если целую планету никто не пожалел…
– Плохо, что времени мало осталось…
– А то что?
– Докопались бы до истины.
Вадим тяжело вздохнул.
– Еще несколько дней – и мы уже не сможем выйти в космос, – напомнил он. – Стартовая перегрузка активизирует процесс, мы лопнем не дождавшись невесомости.
– Бежим сейчас!
– Бежим! Вставай!
– Я серьезно, – она легонько ущипнула его за бок.
– Знаешь, мне все еще кажется, что провидение о нас не забыло, – голос Вадима дрогнул. – Предчувствие какое-то…
– То самое, что отправило тебя на Теллуру…
– Да.
– И что из этого получилось?
– Ничего хорошего…
– Вот видишь!
– Вижу, что сбежать отсюда невозможно. Единственный способ выбраться из лагеря – пересечь периметр вместе с вербовщиками.
– Ты же сам утверждал, что это верная смерть.
– Верная, но не мгновенная. Куда нас отправят? В газовую камеру? В секретную лабораторию ставить опыты? Или будут зомбировать для проведения спецопераций среди других изгоев? В любом случае остается шанс вмешаться в ход событий или, наконец, привлечь к себе внимание имеющейся у нас информацией.
– Я не хочу тебя потерять… – шепнула Глен.
Вадим почувствовал, как ее щека вдруг стала трогательно влажной.
– Ну… – буркнул он, давясь застрявшим в горле комком.
Осторожный стук в дверь застал их врасплох. Глен вздрогнула, нырнула под одеяло, и съежилась там, торопливо вытирая глаза. Краснов приподнялся на локте и нажал кнопку магнитного замка. Дверь приоткрылась. В полосе света возникла борода Кирша.
– Извините, – сказал он. – Я могу войти?
– Зачем? – недобро поинтересовался Вадим. Этот человек не нравился ему с первой минуты знакомства.
– У меня есть хорошая новость.
– Какая? – Вадим нехотя указал на стул. Глен притихла и не высовывалась.
Кирш вошел, аккуратно закрыл дверь, но садиться не стал. В полумраке ночника он выглядел раскольником, пришедшим покарать неверных, только топора в руках не хватало.
– Давайте условимся сразу, – деловито произнес Кирш, – объяснять вам я ничего не буду, не имею права, но помочь могу… даже интересно, что из этого получится.
Вадим молча ждал продолжения.
Под его тяжелым взглядом Кирш засуетился и извлек из кармана маленькую плоскую коробочку. Это был инъектор! Вадим замер с открытым ртом, чувствуя, как мгновенно похолодели пальцы и вспотела спина.
Наблюдая за произведенным впечатлением, Кирш сдержанно улыбнулся и спросил:
– Ну, кто первый?
11
Краснов резко открыл глаза, ему показалось, что кто-то ударил его в самое сердце. Уже знакомое ощущение. Вокруг было темно и тихо, как в могиле. Судорожно ловя ртом воздух, он мысленно пытался убедить себя, что все в порядке, что ничего страшного не произошло – зрение скоро восстановится, и увиденное не окажется геенной огненной.
Свет и звук появились одновременно – ослепительная вспышка и гулкое утробное рычание. Вадим отвернулся, зажмурился, но его бесцеремонно схватили, поставили на ноги. Сквозь бьющее в лицо фиолетовое свечение он едва разглядел стоящего перед ним человека. Тот был облачен в защитный спецкостюм. Под прозрачной маской противогаза клубилась тьма.
Вадима отпихнули в сторону. Он упал на колени, луч света остался позади. Похожие на кукол фигуры неуклюже топтались в его серебряной дымке, словно водолазы, потерявшие связь с поверхностью. Они явно спешили ретироваться из этого враждебного мира и не желали терять время на подвернувшихся под руку утопленников.
Только сейчас Вадим понял, что вокруг царит ночь, тихая и звездная. Мелкая бетонная крошка
