Вероника и спорт — понятия не совместимые. Поверь, я видел ее в деле.
Конечно, я сразу встала в позу. Наверняка он знал: все так и будет. Поскорее проглотила коктейль, чуть не подавившись. Макс едва пригубил глинтвейн, не сводя с меня наглых глаз. Но в этой дуэли я не проиграла.
— Где и во сколько встречаемся?
— Неужели придешь? — ненавистная бровь приподнялась.
— Спрашиваешь, — прищурилась, доказывая серьезность намерений, — скорее бы утро!
Пусть для этого мне придется подняться с петухами, пусть придется разбиться в лепешку, чтобы не сойти за врушку — приду!
Конечно, я изначально знала, все это выльется в кошмар наяву. Но я не знала, что кошмар будет длиться вечно. Макс по мелочам не разменивался, щадить меня тоже не собирался. Скупо кивнув при встрече, сразу задал неслабый темп, наглядно показывая, кто здесь хозяин положения. Не интересуясь, по нраву ли мне… по силам… просто бежал. Конечно, я потрусила следом, не успев возмутиться: а где разминка? Сам-то, небось, уже размялся, разогрел мышцы, вон как разрумянился.
Минут через десять начало сбиваться дыхание, еще через пятнадцать — неприятно взмокла спина, скоро вдоль позвоночника заструился настоящий пот и стали заплетаться ноги. Рассвет в то утро был просто изумительным, чистым и ясным… таким высоким, долгим, но на небо я не смотрела, восторгаться мне было некогда: хотелось сдохнуть. Повернуть назад, хотя понимала: полдороги уже позади. Исчезнуть, шагнув прочь с тропы, не сказав ни слова. Заметит ли? Проклясть кого-нибудь, в конце концов…
Дорога сделалась уже, извилистей, рядом сгорбилась гора, и если раньше Макс старался держаться поблизости, то обгоняя меня, то заходя за спину, сейчас он вырвался вперед. Удалялся, избрав комфортный бег, который мне не по зубам. Стало совсем грустно. Для кого я стараюсь?
Тело уже вовсю ломило, о том, что будет, когда вернусь, я старалась не думать. Поясница ныла, предъявляла претензии, требуя немедленной остановки, в правом подреберье ожидаемо закололо, я ведь действительно не привыкла к подобным нагрузкам. А Макс все продолжал бежать — плевать ему на мои перегрузки, бежал, не оглядываясь, как спортсмен, плотно сидящий на допинге… как не признанный чемпион к красной ленточке… да и ноги у него длиннее…
Неудивительно, что на следующем повороте я сдала позиции. Разрыв лишь увеличивался, и тогда я решилась. Посильнее разогналась на затяжном спуске, решив во что бы то ни стало догнать Макса, а то и обогнать, что-то ему доказать… или самой себе, поэтому проворонила неровность… споткнулась, не удержавшись, поскользнулась и все же шмякнулась — сначала плечом, потом и затылком. А после просто растянулась во весь рост. Уже радуясь, остывала, слушая тишину, разглядывая ведомые ветром туда-сюда кроны заснеженных деревьев. Какая же вокруг красота и безмятежность!
Скрипнул снег под треккинговым ботинком. Макс тут же оказался рядом. Даже не сбив дыхания, упал на снег передо мной, склонился, осторожно убирая волосы с моего лица. Стянув зубами перчатку, стер со щеки подтаявшие капли снега своими теплыми пальцами. Я лежала и смотрела на него.
— Ты как? Ника… где-нибудь болит? Скажи мне, где болит?
— Везде, — мученически закатила глаза, — ты же меня умотал… Оставь меня, Макс. Просто оставь меня здесь, — скорбно прибавила, вяло шевеля конечностями, чтобы сделать снежного ангела, — кажется, я умираю…
Он, наконец, понял, что физически я не пострадала, и выражение тревоги с лица вмиг стерлось. На смену ему пришло другое. Не очень хорошее.
— Симулянтка… Хорошо. Я тебя прямо здесь прикопаю, чтобы не страдала, — в лицо полетел снег, сначала легкая крошка, потом субстанция поплотнее, и я зажмурилась, отворачиваясь, потом уворачиваясь, потому что Макс не шутил, принялся забрасывать меня снегом. Как бы намылить не вздумал. Какой же он еще незрелый.
— Прекращай, — еще полная ладошка снега, как ковшом, и я начала отплевываться, заерзала, приподнимаясь. Ничего не поделаешь, придется вставать, он даже мертвого поднимет, — ну, прекращай… все… Макс… нет, ну, ты как ребенок… да я уже наелась снега… ну, хватит… что за… вот же…
Голосу рассудка он не внимал. Теперь снег сыпался непрерывно: Макс загребал его обеими руками, швырял в меня пригоршнями, не на шутку разошелся, осыпая каскадом, выстреливая, как из снегоуборочного рукава. Наверное, этой убийственной технике обучены все мальчишки. С пеленок.
— Это только начало, — мстительно заметил. — Не сопротивляйся. Все быстро закончится. Я обещаю.
Но у меня были другие планы. Далеко идущие.
— Нет, это я тебе сейчас покажу… быструю смерть. Мгновенную. Ты у меня сейчас попляшешь.
Я блефовала. Разумеется, мне удалось перевернуться, потом и встать на четвереньки, прикрывая лицо, даже скатать снежок удалось и размахнуться как следует. Даже попасть. Снежный ком успел разбиться о куртку где-то в районе груди, не выше, но его рука уже метнулась ко мне, наперерез, не дав нагнуться за следующим, взяла за плечо, развернула, возвращая на обе лопатки сразу.
— Куда собралась? Так не пойдет. Лежи смирно, куколка. Лежи смирно, — я не желала выполнять его дурацкие требования, и тогда Макс навалился сверху, жестко фиксируя меня, сгреб руки, выводя их над головой, прижимая к снежному насту отнюдь не вежливо, потому что я беспорядочно размахивала ими, сопротивляясь, отталкивая. Потом недовольно кряхтела, трепыхаясь, как рыба. Потом принялась несдержанно орать, вконец обессилев:
— Это не честно! Да ты же сильнее меня! Ты меня сейчас раздавишь! Ты уже раздавил! Макс! Не играю! Я так не играю!
Плевать ему было на мои возмущенные вопли, он меня обезвредил, обездвижил, теперь просто наблюдал с довольной усмешкой. Но вместо того, чтобы продолжать злиться и кипеть чайником, я вдруг рассмеялась в голос. Лежать на снегу в мороз мне было совсем не холодно. Рассмеялась громче. Макс тоже улыбался, глядя на меня, слушая мой смех, но придерживал по-прежнему крепко, чтобы вдруг не ускользнула. Снег осыпался с ближайших веток, а снежинка с его ресницы мягко спланировала на мое лицо, и вокруг была только пронзительная тишина, оранжевая заря в бледной шафрановой дымке и… какие-то люди.
Мимо пробежала парочка таких же ранних пташек, что и Макс. Кажется, это были немцы. Удивленно оглянувшись пару раз на меня, распластанную, хохочущую, они все-таки выдавили из себя пожелание доброго утра. Что ни говори, вежливость у этого народца в крови. Макс что-то ответил им по-немецки. Они сначала изобразили удивление, косясь на меня, а потом даже заулыбались тепло, по-домашнему, как будто оценили шутку, и даже помахали нам, удаляясь. Вскоре исчезли за поворотом, не стало слышно шагов.
— Слезь с меня, Макс. Ты победил… победил. Теперь отвали…
Он не шевельнулся, только перевел глаза на меня. Улыбка
