В тот день, когда я получила аттестат зрелости, она уехала в Гагры и даже не поздравила меня! Несколько месяцев она не знала, что я поступила в медицинский институт, а когда узнала, пожала плечами и сказала, что это похоже на меня — выбрать такую неинтересную профессию…
Все последнее время она была очень мрачна, почти не разговаривала со мной, из-за каждого пустяка ссорилась. И вот свершилось, «великое» событие! На прошлой неделе явился новый посланец от Мещерского! И мама ожила!
Он пришел к нам и заболел чем-то похожим на малярию. Сутки пролежал без сознания. Следующую ночь они до рассвета проговорили. А после он ушел, и больше я его не видела. Но мама стала другим человеком. Она энергична, весела, она все время шутит и даже ласкает меня, чего не случалось уже много лет, Герасим Николаевич!
Я попробовала поговорить с ней серьезно. Просила, чтоб она сказала мне правду. Чего она ждет от Мещерского? Кто эти люди? Почему они приходят в наш дом, как хозяева, и обращаются с нами, как со слугами? О чем она говорила ночью с этим последним?
И вот что мне ответила мама: «Кира, — сказала она, — я поняла, что тебе лучше жить отдельно. Ты не принимаешь к сердцу мои интересы, мне чужды твои. Ты взрослый человек, a в природе есть закон, по которому молодые уходят от родителей… Уходи от меня на любых условиях. Квартиру мы разделим или я выплачу деньгами… Я отдам тебе мои золотые часы и котиковую шубу…»
— Мама! — сказала я. — О чем ты говоришь? По законам природы живут звери. Мы люди. Для нас обязательны законы общества! Как я могу тебя оставить? Ты несчастный, больной человек! Я никуда от тебя не уйду!
Но она швырнула в меня пепельницей и заперлась в своей комнате.
И вот я пришла к вам за советом. Что мне делать? Что с нами происходит? Иногда у меня появляется догадка, от которой становится так страшно, что дыханье останавливается! Помогите мне разобраться в нашей жизни! Кто такой Мещерский? В чем его власть над мамой? О какой «новой» жизни она твердит? Помогите нам, Герасим Николаевич! Я знаю только одно — так жить, как мы живем, нельзя… Дайте мне, пожалуйста, папиросу, я иногда курю, когда никто не видит, а вас мне не стыдно… Спасибо! Нет, я зажгу спичку сама… Я люблю огонь. Все, Герасим Николаевич… Больше мне нечего рассказать!»
Лицо Киры ежесекундно менялось, как смуглорозовая поверхность раковины, по которой скользят тени.
— Значит, вы пришли к нам, потому что вам трудно живется дома?
— Да, я хотела…
— Вы хотели, чтобы я за вас понял, что у вас дома хорошо, что плохо?
Кира молчала, с тревогой и удивлением наблюдая за полковником.
— Вы хотели, — продолжал Смирнов доброжелательно, — чтобы мы навели порядок у вас в доме? Но мы, Кира, организация, разоблачающая преступников! Мы не вмешиваемся в личную жизнь людей, да и никто не имеет права это делать, если нет к тому серьезных, данных.
— Я хотела…
— Вы, Кира, хотели, чтобы я сказал вам, хорошо или плохо поступает ваша мама? А вот сами вы как об этом думаете?
— Я не знаю, все это очень серьезные вопросы… — торопливо сказала Кира. Она снова закусила губу, в глазах ее вспыхнули огоньки обиды. — Я пришла к вам с открытой душой… — медленно сказала она и бросила недокуренную папиросу в пепельницу. — Вы как будто осуждаете меня!
— Кира, сколько вам лет?
— Двадцать два! С половиной. Нет уж, вы, пожалуйста, не делайте мне выговор. Я не для этого пришла! — твердо сказала она, тряхнув головой.
— Ну что вы, разве я смею! — улыбнулся полковник. — Я просто вот о чем хотел спросить. До каких пор вас воспитывать? Нет, правда? Ну, положим, маме вашей было некогда. В школе воспитывали? В комсомоле тоже? В институте опять воспитывают? Не пора ли начать себя выражать самостоятельно?
— Человек выражает себя в труде! Вот, когда я…
— В поступках выражает себя человек! Труд тоже поступок!
— Мне подозрительны люди, приходящие от Мещерского! — твердо сказала Кира.
— Почему вы терпели их до сих пор?
— Я живу у мамы… — слабо возразила Кира.
— Вот уже четыре года с половиной вы совершеннолетний человек! В чем оно выразилось, ваше совершеннолетие? Вы одна ездите в метро? Ходите в дождик без галош. Ну, вот видите, ей целых двадцать два с половиной года, а она плачет!
— По-вашему, я и трусиха, и безвольная, и…
— Это не по-моему. Это на самом деле. Ведь и к нам вы пришли не по своей инициативе, правда? Солгать вы, по-моему, не сможете!
— Правда… — всхлипнула Кира, вытирая глаза перчаткой. — Дайте мне еще одну папиросу.
— Обойдетесь и без папиросы! Кто вам посоветовал прийти к нам?
— Володя! То есть Олешин. Один студент наш. Нет, вы действительно считаете, что я никуда не гожусь?!
— Да нет, я вам такой глупости не говорил. И Володя, небось, где-нибудь поблизости дожидается?
— В скверике… А откуда вы знаете? — слезы у Киры мгновенно высохли, и она улыбнулась, с любопытством глядя на Смирнова.
— Старый я, Кира. Сейчас вас проводят к подъезду! — Смирнов подписал пропуск Киры: и нажал кнопку звонка. — Ну, желаю счастья! — сказал он Кире.
— А… — Кира поднялась со стула. — Вы мне ничего не скажете? Ничего не посоветуете?
Смирнов встал. Вошел дежурный.
— Иван Иванович, проводите гражданку Прейс! — приказал Смирнов дежурному. Потом обернулся к Кире и, сочувственно улыбаясь, сказал:
— Сами, сами решите. Пора! Голова на плечах есть. Сердце имеется! Володя тоже близко, это для вас важный фактор. Он вам, повидимому, правильно советует. А вы все-таки попробуйте своим умом жить! До свиданья…
— А я… могу когда-нибудь еще раз к вам прийти? — спросила Кира погрустнев.
— Занят я очень, Кира! — просто сказал Смирнов, шагнув к дверям. — Если только уж что-нибудь важное…
Дежурный нетерпеливо кашлянул.
Кира что-то хотела сказать, но передумала.
— Ладно. Сама! — сказала она и, вздохнув и махнув перчаткой, вышла в коридор.
— Иван Иванович! — задержал Смирнов дежурного. — Пришлите ко мне сейчас же Александра Даниловича.
— До свиданья, Герасим Николаевич! — негромко сказала в коридоре Кира, но Смирнов рассеянно кивнул ей. Он уже не видел ее и не слышал… Его на мгновенье оглушила и ослепила внезапно пришедшая догадка.
Когда Берестов торопливо вошел в кабинет, Смирнов стоял у окна, опершись обеими руками о раму. Он обернулся навстречу вошедшему, и Берестов увидел, что у Смирнова блестят глаза, он был одновременно раздражен и обрадован чем-то.
— Только что была у меня дочка Аделины Прейс, — сказал
