пока рано проводить. Во всяком случае, на официальном уровне.
— Да нет, что ты. Не первый день работаем. С новенькими начали беседовать только агенты.
— И что докладывают?
— Да как обычно — на их взгляд, подходят все. Потом, конечно отсеются, в общем — по плану: из десяти выстрелов два попадания.
— В любом случае торопиться не стоит. Положение у нас стабильное, риск нам ни к чему.
— Да… тут одна наша девочка из группы агентов желает перейти в ударную группу.
— А сколько она у нас?
— Полгода.
— Мало. Вы к ней хорошо присмотрелись?
— Да, она вполне надежна. Сейчас записалась на курсы самообороны. Инструктор Наденька о ней очень хорошо отзывается.
— А в биографии ничего подозрительного?
— Вечно тебе агенты КГБ мерещатся. Ничего подозрительного. Ее собственная операция прошла три месяца назад без сучка без задоринки. Она показала себя выдержанной, уверенной в нашей правоте. И вообще она на крючке, вряд ли сорвется. Что делать, теперь она точно не знает, мы для нее — родная семья, так что я считаю ее кандидатуру очень даже подходящей.
— Ладно, принеси мне ее досье. Я подумаю.
— Танцевать будем? Поставить кассету?
— Иди ты! Мы с тобой не на собрании, шутница!
* * *
Варвара вошла на кухню и удивленно хлопнула глазами.
— Либо я сошла с ума, либо где-то отрыли живого мамонта, — пролепетала она.
Действительно, в доме творилось что-то необычное. Восемь утра, за столом в гробовой тишине сидят Сашка, Маняша со своими друзьями — Лехой и Андреем Абрамовым, мирно завтракают, и никаких тебе громогласных споров, никаких потасовок у ванной. Есть от чего обалдеть матери.
— А что, собственно говоря, случилось? — наконец выдавила из себя она.
Маняша ласково улыбнулась, однако Варвара успела заметить, как Леха пнул Сашку под столом. Тот скривился, но промолчал.
— Я жду, — напомнила она, не зная, пугаться ей или радоваться утренним переменам.
— У нас сегодня контрольная по алгебре, — пояснила дочь, намеренно задерживая на лице натянутую улыбку. — И вообще не хотели тебе мешать. Ты вчера поздно легла…
— Мне эта забота подозрительна.
— А у нас начался месячник заботы о родителях, — поддержал Маняшу Леха.
— У тебя тоже этот… месячник? — Варвара в поисках правды решила переключиться на сына.
— Угу, — тот не оправдал ее надежд.
— Чаю хочешь? — Маняша легко выскочила из-за стола, поставила еще одну чашку, подвинула к ней тарелку с горячими бутербродами.
— Дети, — Варвара опустилась на предложенный стул, — пощадите мать. Мои нервы не в состоянии выдержать столь разительных перемен.
Тут в дверь позвонили.
— Ой, мам! — Маняша перешла на заговорщицкий шепот. — Это, наверное, Гоша.
— Вот это зря! Гоша к завтраку — это перебор!
— Да нет. Понимаешь, Гоша пережил страшную трагедию, ему необходима поддержка Мони.
Моня в этот момент величественно появился в проеме двери и, вяло помахивая хвостом, уставился на хозяев.
— Поддержка кого?
— Нашего Мони, — как ни в чем не бывало продолжала дочь. — Дело в том, что вчера Гоша похоронил малыша «тамагучи». И теперь безутешен в своем горе.
— Электронная фигня оказалась на редкость нежизнеспособной, — погрустнел Сашка. — Прожила всего несколько дней и загнулась. Программа у нее такая.
— И в чем проблема? — недоуменно спросила Варвара. — Пусть заведет другого.
— Гоша сказал, что не перенесет еще одной потери.
— А при чем здесь наш Моня?
Маняша вздохнула:
— Я нашла Гошу вчера на лестнице просто в убитом состоянии. Он так переживает, даже голову брить перестал. Вот я ему и предложила в качестве успокоения гулять с Моней. Они ведь друзья.
Она встала и пошла открывать дверь. Моня проследовал за ней.
— Извините, но я этого тоже пропустить не могу, — Варвара вылетела в прихожую.
Гоша действительно выглядел как человек, недавно потерявший близкого. Его и без того пустые глаза сегодня были просто отсутствующими, уголки губ опустились, и от них вокруг подбородка пролегли глубокие складки. Особенно трогательно смотрелась рыжеватая щетина, пробивающаяся на его черепе. Вокруг шеи был неаккуратно намотан длинный белый шарф. Второй, точно такой же, он держал в руке.
— Это для Мони, — Гоша присел и принялся обматывать шарф вокруг Мониной шеи.
— Гош, у него есть поводок, — робко напомнила Варвара.
— Я понимаю, — кивнул тот, не прерывая своего занятия, — это не для красоты, это траурный шарф. Мы с Моней договорились.
— О боже! Гоша! Ты что, совсем спятил?!
Он поднял на нее свои пустые голубые глаза и протяжно всхлипнул:
— Фури был мусульманином. А у мусульман белый — цвет скорби.
— Фури?
— Так звали его «тамагучи», — быстро пояснила Маняша.
— Понятно. Хотя ни черта мне не понятно. С чего ты взял, что твой Фури был мусульманином?
— Мы как-то разговорились о вероисповеданиях…
— Теперь понятно, — Варвара махнула рукой. В конце концов каждый сходит с ума по-своему. Кто-то и с «тамагучи» разговаривает.
— Моня, — она строго взглянула на пса, — ты действительно желаешь гулять с Гошей? Только, прошу тебя, хорошенько подумай.
Маняша легонько толкнула ее в бок.
Моня же при слове «гулять» с несвойственной ему резвостью подскочил на все четыре лапы и ринулся на лестничную площадку.
Гоша пустился за ним следом.
— Удачи тебе, Моня! — крикнула Варвара, уже начиная переживать за здоровье собаки.
Маняша вернулась на кухню. Варвару не покидало ощущение, что там зреет заговор. Дети вели себя ужасно спокойно, просто как взрослые.
— Мам, — Сашка выбежал в прихожую и застыл перед ней, о чем-то раздумывая.
«Ну, наконец-то! — облегченно вздохнула она. — Этот точно проговорится».
— Чего? — она постаралась улыбнуться ему как можно ласковее.
— В общем… Я и Максим… мы собрались на хоккей. Можно я пойду?
— Максим?
— Твой знакомый, который у Гоши фонтан разобрал.
— Не стоит мне напоминать, кто такой Максим и что он для нас сделал, — она почувствовала легкое
