Целый мраморный хребет рекой надвое рассечен, да так. что на несколько километров вглубь уходит… Чуток повыше того места, где поднимется плотина Саянской ГЭС, водопады позамерзали. Целое ледовое царство…, — она поставила на плиту старую эмалированную кастрюльку, всполоснула руки и села за стол.
— Хватит ли в Енисее воды для полной мощности? — воспользовался Гуля паузой.
На руке Сомова блеснули янтарные мозоли, когда он провел ею выше подбородка:
— Енисей по-эвенкийски — большая вода.
— Ив половодье, и в межень — всегда с избытком, — подхватила Мария Федоровна. — Только подумать: шесть с половиной миллионов киловатт! Аж дух захватывает… В газетах писали: на реке под воду ушла бы площадь величиной с Бельгию. А в Саянах ни лугов, ни лесов, ни шахт не затопит. Створ-то наш особенный!
— Больно ты, женушка, наслышана обо всем… Видать, разведку специальную ведешь, — добродушно заметил Сомов.
— А что? — хозяйка подбоченилась. — Это ведь о тебе поговорка: «Наш пострел — везде поспел». И в Братске, и в Красноярске, и в Якутии. Только на Чукотку еще не заносило! А я все сына растила да щи с пельменями обеспечивала… Теперь Алеша институт закапчивает, а для вас с Николаем в Означенном хорошую столовую выстроили. Теперь и мой черед настал… Завтра же уйду на стройку — вот и весь мой сказ!
— Хотя бы гостя одного не оставляла, — Сомов обнял Гулю. — А ты, полтавский сотский, дважды молодец: во-первых, на лыжах по-прежнему легко бегаешь, а во-вторых, отважился средь зимы пае, таежников дремучих, навестить. Некоторые отпускники южное море предпочитают…
Гуля спрятал улыбку под усами:
— Всякий Кондрат — на свой лад… Взять, к примеру, меня. Что я хочу?.. Я хочу на Сибирь-матушку поглядеть и твой день рождения отгулять.
— Неужто помнишь?
— А что особенного? Что ни на есть солдатский день — двадцать третьего февраля.
— Армии нашей — полвека, а я всего на один год поотстал… Ух, обнять бы тебя! Да…
— Что — да? Костоправа поблизости не окажется? — Гуля приподнялся и легонько толкнул друга в плечо. — Понятно: железобетоном налит!
Где-то мощно грохнул подземный взрыв. Дрогнул под ногами пол, на столе зазвенела посуда. Далеко в Саянах трижды прокатилось и заглохло эхо.
— Это на стройке гору взорвали, — объяснил Сомов.
— А мне почудилось… Как в ту февральскую ночь… За Одером…
— В прошлом нас нет, — задумчиво произнес Сомов. — Отведай кулебяки. Марьино фирменное блюдо…
После ужина Гуля вышел покурить на свежий воздух. На крыльцо вслед за ним вышел Николай, достал пачку «Беломора».
Задымили.
Слушал Гуля, как трещат на морозе деревья, горы, лед. По-особому чисто звенело безветрие… Саяны застыли в немом величии, словно богатыри в чернохвойных шубах и белых шапках. Занесло снегом расщелины, бугристые курумы. Спят подо льдом пороги, шиверы, перекаты. Снег и лед… Прохладная бирюза и прозрачная зелень… А правее, над зубчатыми гребнями гор, — розовое зарево со светло-голубым отливом по краям. Неужели северное сияние? Нет, это всего-навсего отсвет стройки…
Деликатно помолчав, Николай сказал:
— Иван Федотыч охотничьим снаряжением занимается… Мечтает побродить с вами завтра…
— Дичи, говорят, у вас тут много? — заметил Гуля.
— Не обижаемся. Есть лось, бурый медведь, косуля, попадаются белки, соболь, колонок, а то и волк, лисица, заяц… Всего хватает… Много рябчиков, глухарей, тетеревов… Иван Федотыч это дело очень уважает… А вот перед праздником всегда достает альбом с фотографиями и подолгу вглядывается в лица однополчан. И сам он от этого светлее и добрее становится. Потом смахнет с переплета невидимую пылинку и спрячет альбом. «Для будущего…» — говорит он обычно. Иван Федотыч угрюм, слово из него трактором не вытянешь. Про жизнь свою фронтовую — никогда не расскажет. Вот вы вспомнили ночь за Одером…
Гуле — человеку, влюбленному в красоту Енисея, трудно было сейчас перестроиться. Но обижать парня ему не хотелось.
— Попытаюсь, — и Гуля, потерев рукой переносицу, начал: — Февральские ночи над Германией были хмурыми, настороженными… С запада, не обещая ничего хорошего, плыли тяжелые тучи. Окопы боевого охранения фрицы обстреливали чаще обычного: из пулеметов веерами расходились в темноте нити трассирующих пуль…
Когда паша разведгруппа переползала нейтралку, случайная пулеметная очередь продырявила рацию. И, как нарочно, в самом начале поиска! Группу вел сержант Сербиненко — человек упорный, с железным правилом: не возвращаться при первой осечке.
Углубились, значит, во вражеский тыл, здорово устали. Шли лесом. Снег мягкий, идти приходилось след в след — вроде бы как один человек прошел…
Все пути забиты фашистской техникой. У одних — привал, другие — на марше. Эмблемы на танках и пушках новые, раньше таких мы и не замечали. Наблюдаем, счет ведем… Несколько раз к телефонному кабелю подключались. Наш Володя Сорокин до войны в аспирантуре занимался, потому и немецкий знал, как самый чистокровный немец. Сравнили мы все добытые сведения и сошлись на том, что немцы серьезно подготовили контрудары на Бреслау и Штрелен. Вот только трудно установить, какой из них основной, а какой вспомогательный.
В такой ситуации «языка» контрольного из-под земли достань. Хорошо, захватили немецкого мотоциклиста. И не какого-нибудь ефрейтора, а самого офицера связи. Да еще с секретным приказом командующего группой армий «Центр». Ценная бумага: перечисляются все корпуса и дивизии, участвующие в операции… Начало контрнаступления — ровно через сутки! У Сорокина, который переводил приказ, глаза на лоб полезли: к этому времени мы разве что на крыльях сможем долететь до своей дивизии… Когда же командованию нашему принимать меры, чтобы помешать операции противника? Рация, понятно, нужна позарез! А где ее взять?
Еще в первый день мы приметили, что к западной окраине небольшого городка за рекой Бобер тянутся разноцветные телефонные кабели. Куда? К узлу связи. Через два дома — усадьба, особняк в стиле позднего барокко. У чугунных ворот останавливаются легковые автомобили. Из особняка выходят офицеры с папками и планшетами. Ясное дело, штаб крупного воинского соединения. Днем у особняка ходил один часовой…
Где выход? Конечно, надо раздобыть рацию у самих немцев. «Рискнем для будущего?» — Сомов поглядел на товарищей. Командир, парень не из робкого десятка, сразу согласился. Несмотря на то что группе, собравшей ценные сведения о противнике, рисковать запрещалось… Но что поделаешь, если завтра уже будет поздно? А из-за этого сколько детей могут остаться сиротами?.. — На какое-то мгновение Гуля задумался, потом, как бы спохватившись, продолжал: — Подошли мы к опушке леса, вплотную подступившей к городу, остановились. Огляделись. Возле штаба, как всегда, маячит часовой. Возле телефонного узла — никого. Сумерки сгущаются… Сербиненко шепотом подал команду: «Сомову и Гуле достать рацию, штаб опекают Щербаков и Пушкарь, мы с Черновым
