Сильно до того мы читали Гомера с Азой Алибековной Тахо-Годи.
Мы – это (ныне) профессор Михаил Бибиков, (ныне) протоиерей Валентин Асмус и ваш покорный слуга.
Аза Алибековна объясняла что-то насчет реликтов родового строя. И сказала:
Наверное, она хотела привести какую-то благонадежную цитату. Времена были такие. Ведь даже в книге Алексея Федоровича Лосева «Гомер» была главка – «Задачи марксистско-ленинского изучения Гомера».
Но тут зазвонил телефон. Занимались мы в крохотной комнатке кафедры классической филологии, она же кабинет завкафедрой. Зазвонил телефон, Аза Алибековна сняла трубку, о чем-то быстро поговорила и снова обернулась к нам. Очевидно, забыла про Ленина.
– Читайте, Денис! – сказала она.
– Аза Алибековна, – очень вдумчиво спросил он. – Вот вы сказали, что тут уместно вспомнить Ленина.
– Ах, Валентин! – взмахнула рукой Аза Алибековна. – Ленина всегда уместно вспомнить!
Январь. Прогулка семейные сцены
Сестра Настя поила больного Васю Гурьянова микстурой. Две ложечки. Он сглотнул и сказал:
– Настенька, а я видел, как папаша тебя по попке шлепал, а ты плакала.
– Ладно, Васечка, врать, – сказала Настя и ушла.
Но Вася по правде видел. Он смотрел в замочную скважину. Папаша стоял спиной, и видно было, как он широкой ладонью звонко хлопает Настю по попке. Но попку видно не было, только краешек панталон. Зато было видно Настино лицо с круглыми глазами, полными слез.
Васе казалось, что папаша его шлепает. Ему больно стало – за Настеньку, и захотелось ее защитить. Чтоб у него были конь и сабля, как у кавалерийского офицера, он бы скакал по всей земле, и убивал бы злых обидчиков, и снес бы голову папаше, и приголубил бы Настеньку, а потом сам бы нашлепал ее по попке.
За обедом он спросил:
– Папочка, а мы – богатые?
– Нет, не богатые, – сказал папаша, – но мы хорошо обеспечены.
– И всего этого папа добился своим трудом, – сказала мамаша.
– А почему батрак или бурлак трудятся в поте лица своего, – сказал Вася, – а папочке бумаги на дом приносят, а жалованье у него в сто раз больше?
– В университете поймешь, когда будешь изучать политическую экономию, – сказала мамаша.
– Мой дед, а твой прадед был батраком, – сказал папаша, и губы у него дрогнули. – Я учился на медные деньги. Но ты, Василий, можешь стать батраком или бурлаком, если пожелаешь.
Настя под столом сильно пнула Васю своим башмачком по голени.
– Ты что, больно! – зашипел он.
– Не обижай папочку! – крикнула она и выбежала прочь.
Но потом вернулась, неся драповое зимнее пальто.
– Пойдем, Васечка, на веранду, я там проветрила, свежим воздухом подышишь. Вот, оденься.
Он еще ходил сам, но со второго этажа уже навсегда перебрался. Они с Настею медленно шаркали вдоль высоких подмерзших окон коридора. Прошли мимо гостиной, библиотеки, телефонной. На веранде было прохладно.
– Я через десять минут приду, а если раньше захочешь, дерни сонетку. – И она намотала ему на запястье мягкий витой шнурок, который шел к блестящему серебряному звонку.
Вася Гурьянов глядел, как по дорожке вокруг веранды гуляет военный человек с винтовкой за плечом. Летом тут был красивый парк, а зимой – лес как лес. Вдалеке видна была желтая ограда, а за ней – вся эта огромная страна, с бурлаками и батраками, которая так глупо ему досталась, а сейчас погружалась в туманное молоко вместе с окном, подоконником и шнурком, за который не хотелось дергать. – Ты зачем подсматривал? – спросил папаша.
