class="p1">«Пусть клеит объявления в своей России, а не здесь!» – решила Фрау и с треском сорвала листок со лба грифона, смяла и швырнула себе под ноги.
Бережно прижимая к груди сумку, из которой выглядывали банки с тушенкой, обернутые в промасленную бумагу свертки и поджаристый бок хлебной буханки, Фрау шла среди пустынных руин. Морозец сковал землю легким ледком, было скользко. Сверху опускался пушистый снег.
Временами Фрау приостанавливалась и носком старенькой туфли разгребала снежный сугроб неправильной формы. Обнаружив под снегом разбитую деревяшку или обломок стула – прекрасное топливо, – она отряхивала находку от грязи и совала под мышку.
Фрау так была увлечена своим занятием, что не видела возникшую невдалеке тощую юркую фигуру. Фрау шла, улыбаясь своим мыслям, и в голове ее вертелся легкомысленный мотивчик веселой песенки; он был давно, еще в конце 1930-х, позабыт, а теперь вот вернулся из ниоткуда. «Память – причудливая субстанция», – думала Фрау.
Юркая фигура тем временем подбиралась все ближе, стараясь оставаться незамеченной. Это был Удо, подросток из лагеря военнопленных. Скрипнул камешек под его ногой.
Фрау обернулась и уставилась на Удо. Тот стремительно опустился на корточки, пряча лицо в воротник, и стал делать вид, что завязывает шнурок на ботинке.
Фрау растерянно закружилась на месте. Где-то вдалеке, за руинами, шумя мотором, проехала невидимая машина. И все стихло. Бедная женщина поняла, что оказалась совсем одна в этом безлюдном квартале, наедине с незнакомцем, который явно преследовал ее. Фрау увидела, как он наматывает шарф на лицо, закрываясь до самых глаз.
Она побежала по узенькой дорожке, роняя на ходу с трудом добытые деревяшки для печки. Сумка – вот где было главное сокровище, которое необходимо сберечь любой ценой. Фрау прижимала ее к груди и чувствовала, как бешено колотится сердце.
За спиной она слышала торопливые шаги и боялась обернуться. Шаги приближались. Их звук смешивался с хриплым дыханием Фрау, и ей казалось, что преследователь вот-вот обрушится и подомнет ее под себя. Не в силах больше терпеть эту муку, Фрау резко развернулась, готовая отразить нападение лицом к лицу.
Никого не было. Фрау стояла на дорожке одна среди руин, укутанных снегом, будто саваном. Одна. В пустоте.
Вдруг справа раздался шорох, цепкие руки схватились за сумку и потянули к себе.
– Помогите! – что было мочи, завопила Фрау. – Пожалуйста, помогите!
Но никто не отозвался на этот отчаянный крик. Руины хранили холодное молчание. Где-то в вышине кружили птицы.
Фрау изо всех сил рванула сумку на себя, ручки с треском оборвались, и несчастная женщина грохнулась на мерзлую землю. Сумка с содержимым осталась в руках грабителя. Он захлопал ресницами; казалось, не ожидая такого поворота. Он поглядел на Фрау, на добычу, а затем пустился наутек.
– Стой! – завопила Фрау. – Держите его!..
Она с трудом поднялась и заковыляла следом. Но куда там! Несколько мгновений тощая фигура злоумышленника еще мелькала в глубине развалин, затем окончательно исчезла из виду.
26. Свидание
Только захлопнув за собой дверь, Фрау смогла разрыдаться. Она не верила в произошедшее, пока кружила в руинах в тщетной надежде отыскать потерю, не верила, пока брела домой с нелепыми ручками от сумки, оставшимися в ее руках.
И лишь когда она вскарабкалась по темной, захламленной соседским скарбом парадной лестнице, вошла в квартиру и поняла, что осталась без денег, без еды и последней драгоценности, жалкой сережки, которую не продавала до последнего, потому что знала: эта маленькая золотая вещица сможет спасти от нужды в самую трудную минуту, только тогда Фрау окончательно осознала, что лишилась всего, и дала волю чувствам.
Она повалилась на стул в прихожей и залилась слезами. Она плакала громко, навзрыд, испытывая острое чувство обиды и несправедливости, которое редко испытывала до этого.
Одна, в пустой квартире. Никому не нужная. Ни семьи, ни родственников. Старая, никто из мужчин никогда больше не обернется вслед. Жизнь прошла.
Она вздрогнула и удивилась, когда дверь ее комнаты вдруг отворилась и на пороге возник человек в военной форме. Фрау совершенно позабыла, что в квартире живет постоялец. И не просто постоялец, а советский офицер. Враг. Человек, из-за которого, собственно, все плохое и произошло. Или из-за таких, как он.
И вот он стоял перед ней.
Она уставилась на Волгина немигающим взглядом. Неожиданно лицо ее исказила судорога.
– Что вы с нами сделали?! – крикнула она, задыхаясь от ненависти. – Зачем вы это сделали с нами? Это вы превратили нас в стадо! Мы были другими! Наши дети были другими! Я учила их доброму и хорошему. Я всю жизнь говорила им, что добро побеждает. Они были славными учениками, они любили литературу и музыку. Мы вместе читали Шиллера и Гете, слушали немецкие оперы. А теперь они стали зверьми, они забыли, что такое доброта и сострадание, они грабят прохожих на улице средь бела дня!..
– Я могу вам помочь? – спросил Волгин негромко.
– Нет! Вы не можете мне помочь! Никогда и ничем не сможете мне помочь. Вы не можете вернуть мне моего сына, – Фрау громко протяжно всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной руки. – Мой мальчик, он был самым лучшим на белом свете. Он поддерживал меня, когда умер муж и мы остались вдвоем. Он был добрым, сильным и честным. Он был красивым, высоким. Он всегда помогал женщине, если она несла тяжелую сумку, доводил ее до дверей, а не отнимал. Он был настоящим. Он был живым! А вы!.. Вы убили его в своем проклятом Сталинграде, и я даже не могу прийти к нему на могилу, я не могу оплакать его, я даже не знаю, похоронили ли его по-человечески или просто бросили в яму, как скотину!..
Волгин слушал, и лицо его менялось: меж бровей пролегла глубокая складка, уголки рта опустились.
– Я никогда не бывал в Сталинграде, – жестко сказал он. – Собирался поехать летом 1941-го, всей семьей. Но началась война. Хочу спросить: а что ваш сын делал в Сталинграде в 1943-м?
– Он защищал свою Родину!
– В моей стране? – Волгин подался вперед, губы его стали узкими, щеки – бледными. – Да если бы я столкнулся с вашим добрым и красивым сыном на фронте лицом к лицу, пристрелил бы его без разговоров!..
Фрау не сразу осознала услышанное, а когда до нее дошел смысл, кровь бросилась в лицо, глаза заблестели; казалось, она сейчас разорвет на части, растерзает мерзавца, который посмел произнести такие слова.
– Да будьте вы прокляты! – наконец произнесла Фрау, и голос ее стал похож на рык раненого животного. – Будь ты проклят! – завопила она что
