– Да, – кивнул Мастерс, – и славные же были вопросики! Прошу прощения, мисс. Первым делом он спросил ее, по-настоящему ли она мылась в ванне, когда ее показывали в фильме, или понарошку.
Г.М. засопел носом.
– Мне просто было любопытно. Всю жизнь мечтал побывать на киностудии. А теперь, когда у меня появился благовидный предлог, оказывается, здесь все черно, как в угольном погребе. Знаете, Мастерс, во мне погиб великий актер. Я всегда думал, что сумею сыграть Ричарда Третьего.
– Кто, вы?!
– А что? – заревел Г.М., оскорбленный до глубины души. – В прежние времена я ни о чем другом не мечтал! Я вам рассказывал, что дружил с Генри Ирвингом? Тогда я еще не облысел и выглядел вполне ничего себе! Так вот, я вечно приставал к нему, чтобы он позволил мне сыграть Ричарда Третьего.
– Понятно. И он позволил?
– Вообще-то нет, – помрачнел Г.М. – То есть не совсем. Он сказал: «Мой дорогой, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем позволить вам сыграть Ричарда Третьего. Но, откровенно говоря, если бы я разрешил вам сыграть Ричарда Третьего – или кого угодно, кроме третьего стражника с копьем без слов, – от театра «Лицеум» не осталось бы камня на камне!» Это в нем говорил художественный вкус. Вот у него он был! Кстати, раз уж речь зашла о художественном вкусе… кажется, у нас здесь его с лихвой хватает. Отравленная сигарета, значит? Чем ее отравили?
– Белладонной, – ответил Билл.
– Белладонной. Судя по выражению вашего лица, полагаю, белладонна тоже была вашей блестящей идеей?
– Не растравляйте рану, мне и так плохо. – Биллу повсюду мерещилось лицо Тилли. – Да, я кое-что набросал о белладонне, но отравленная сигарета была лишь одной из идей. Да, свои заметки я хранил в столе. Но неужели всякий раз, как вы задумываете написать роман, надо думать о том, что кто-то попробует…
Он не находил слов, чтобы объясниться.
– И потом, убийца вовсе не обязательно узнал о белладонне от меня. Ведь не я придумал такой способ. Так случалось в жизни. Одну из жертв в деле Моулда в 1923 году убили с помощью сигары, пропитанной белладонной.[1]
– Полегче, сынок. Я просто жду рассказа о случившемся. Минутку! – Г.М. с трудом протянул руку и прикоснулся к переключателю селектора. – Прежде эта штука была включена, – негромко заявил он. – Сейчас она выключена. Я собираюсь снова ее включить и хочу, чтобы вы знали: все, что вы скажете, будет слышно заинтересованным лицам в соседней комнате. Так что не будем терять время. Готовы?
Моника с трудом поборола отвращение.
– Прошу вас! – воскликнула она. – Прежде чем вы продолжите, вы кое-что должны знать. Я могу точно сказать, когда сигарету подкинули в мою шкатулку.
Первым чувством, которое она испытала, впервые увидев Г.М., было недоверчивое изумление. Она ожидала всякого, но совершенно не предполагала, что великий человек выглядит именно так. И все же… в нем определенно что-то было.
Ее заявление произвело на аудиторию поистине шокирующий эффект. Г.М. вытянул руку, словно собираясь снова выключить громкую связь, но, переглянувшись с Мастерсом, не прикоснулся к аппарату. Зная, что каждое ее слово слышно в соседней комнате, Моника преисполнилась решимостью.
Она подробно рассказала все, включая получение третьего анонимного письма и то, что Тилли отрицала свою причастность к происходящему. Но прежде чем она закончила, Г.М. перебил ее. Он снова переглянулся с Мастерсом; их взгляды становились все более странными.
– Погодите минутку. – Он потер подбородок. – Давайте проверим, правильно ли я вас понял. Вы купили пачку сигарет – пятьдесят штук – в табачном киоске на вокзале Марилебон перед тем, как сесть на поезд?
– Да.
Старший инспектор Мастерс присвистнул.
– Значит, – заявил он, – версия о том, что отравленная сигарета изначально находилась в пачке, исключается. То есть, сэр… никто не станет запихивать в пачку отравленную сигарету просто так, на случай, если мисс Стэнтон окажется поблизости и купит ее.
– Успокойтесь, Мастерс. – Г.М. положил массивные руки на колени и наклонился вперед. – Итак… Вы сунули пачку в сумочку?
– Да.
– И как вы говорите, вы не выпускали сумочку из рук с того момента, как кинули в нее сигареты, и до того времени, как высыпали их в красную кожаную шкатулку?
– Да, не выпускала, – уверенно кивнула Моника. – Даже когда я на минутку заходила в кабинет Тилли, а потом вернулась к себе, я все время держала сумку под мышкой.
Г.М. взмолился:
– Ради бога, подумайте хорошенько! Перед тем как вы высыпали сигареты в шкатулку, она была пуста?
– Да.
– Вы уверены? Там не завалялось ни одной сигаретки?
– Я абсолютно уверена, что шкатулка была пуста. Я даже перевернула ее вверх дном, чтобы вытряхнуть табачные крошки.
– А после того, как вы набили шкатулку сигаретами, вы не выходили из комнаты ни на минуту?
– Ни на минуту.
Выпученный голубой глаз Мастерса смотрел на Монику в упор; инспектор прикусил нижнюю губу.
– Сдается мне, – обратился он к Г.М., – тот, кого мы ищем, храбрый малый. У него чертовски крепкие нервы. Надо же – сунул отравленную сигарету в шкатулку прямо на глазах у хозяйки! Дальше все должно быть просто… Мисс, кто находился в комнате между временем, когда вы высыпали сигареты в шкатулку, и временем, когда мисс Парсонс вытащила отраву?
Моника закрыла глаза.
– Во-первых, сама Тилли, конечно…
– Кто еще? – спросил Г.М.
– Билл. Но он ничего не подсовывал. Как бы там ни было… – Она замолчала.
– Что – «как бы там ни было»?
– Да нет, ничего! Мы говорили на личные темы. Мы…
Билл склонился к столу, решительно выключил громкую связь и закончил за нее.
– Мы обнимались и целовались, – заявил он. – Это было прекрасно. Я попросил ее руки.
– Нет, ты не просил!
– Ну ладно. Так ты выйдешь за меня замуж?
– Да.
– Значит, все в порядке, – сказал Билл, включая громкую связь.
Он ждал, что Г.М. возмутится, но Г.М. просто сидел и исподлобья разглядывал Монику. Зато для людей в соседней комнате наступившая внезапно пауза стала самой изощренной пыткой.
– Значит, – кивнул Г.М., – молодого человека можно исключить. Кто еще был у вас?
– Человек по фамилии О'Брайен. Но он даже близко не подходил к столу. Он все время сидел на диване.
– Ясно. Дальше!
