нее ученики иногда танцевали в конце занятия, когда заканчивали отрабатывать новые фигуры и инструкторы ставили последнюю песню и говорили: «Танцуйте все, что знаете». После таких импровизаций Алиса всегда первой сбегала из зала в общую раздевалку, хватала свои вещи и выходила на террасу, в темный южный вечер. Мелко дробно дышала, пока за спиной не слышались голоса, а потом спускалась по деревянным ступенькам на цыпочках, крепко придерживаясь дрожащими руками за поручень. Совсем как Ивана, которая сейчас то и дело спотыкалась на своих каблуках и крепко держалась за локоть Мики. А тот уверенно вел ее, как будто по переполненному танцполу на большой милонге: следил за пространством, чтобы не столкнуться с другими парами, не вылететь из ронды, вписаться в нужный поворот, не дать споткнуться.
– В танго, – рассказывал ей Мика, – всегда нужно знать следующую точку. Тело не двигается в пространстве просто так. Ты делаешь шаг и знаешь, где хочешь оказаться. В этом разница между шагами и танцем. Шаги могут оборваться. Танец не заканчивается, даже если споткнешься. Просто продолжаешь идти. Просто видишь следующую точку и делаешь еще один шаг к ней.
В последнем коридоре перед выходом дежурила старшая Сара. Она встретила группу кивком и молча посторонилась. Алиса отметила, как спокойно она смотрит: ни вопроса на лице, ни тени удивления. В очередной раз задумалась, что скрывали четыре женщины, которые знали, что упаковать в рюкзаки, где спрятаться и как выжить среди холодного камня, когда нет возможности выйти наружу.
За несколько метров до порога Эсма встала.
– Я подожду здесь.
Остальные прошли еще несколько шагов вперед. Он вынул свой наушник и протянул Иване. Она приняла белую капельку в дрожащую ладонь и сжав кулаке. Мика подался вперед и порывисто обнял Ивану. Она замерла, а потом обхватила его в ответ и сцепила наманикюренные пальцы в замок на спине. Так и стояли, пока Алиса не кашлянула. Тогда они расцепились и Мика молча прошел мимо, встал рядом с Эсмой. Последние шаги Ивана и Алиса делали вдвоем.
– Парк прямо и налево, – шепотом напоминала Алиса то, что слышала от Эсмы. – Держись поближе к стенам и подальше от больших улиц. Иди через Косовску, а на Теразиях нужно будет забирать влево. Помнишь, что делать, если встретишь патруль?
Ивана кивнула, глядя Алисе за плечо.
– Ивана. Помнишь, что я тебе говорила? Повтори.
– Идти к ним. Разговаривать. Сказать, что к жениху. Показать письмо.
– Если не поверят?
– Настаивать, чтобы отвели в ресторан.
– И?
– Не переставать разговаривать.
– А самое главное?
– Не останавливаться.
– И?
Ивана снова умолкла. Алиса видела, как бегают ее глаза, и слышала, как она мелко поверхностно дышит и как сдавленно хлюпает воздух в горле. Из наушника по-прежнему раздавалась музыка. Гитара сменилась на бандонеон.
– Ивана? Что самое главное?
– Выжить.
Ивана выплюнула слово и вставила второй наушник. Алиса смотрела ей вслед. Ивана шла на неверных каблуках и покачивалась, но уже не так, как только что в сырых коридорах. На поверхности она гордо вскинула голову и не смотрела по сторонам. Шла как по подиуму. По ее бедрам можно угадать ритм мелодии, которая играла в наушниках.
Когда Алиса повернулась, ее встретил все тот же взгляд Мики. Она поймала себя на том, что залюбовалась. Любовалась больше, чем когда видела в этом взгляде улыбку и теплые искорки. Любовалась на разлитую черноту зрачков почти во всю радужку, которая все еще напоминала оружейное дуло. Любовалась, потому что знала, что человек с такими глазами имеет шанс не пропасть под колесами войны.
Обратно в обжитой каменный зал они возвращались в тишине. Эсма сварила по второй порции кофе, но пили его молча и уже не вместе. Дочери Эсмы разошлись по своим коврикам: одна к книге, другая к альбому. Марко отсел в дальний угол и повернулся ко всем спиной. Мика опустился на спальный мешок рядом с госпожой Марией. Она тоненько всхлипнула, перевернулась на бок и сложила ладони лодочкой под щекой. Волосы во сне растрепались. Кардиган, которым она укрывалась вместо одеяла, сполз, и Мика поправил его, укрыл ее по плечи и заправил выбившуюся прядь за ухо.
Время сочилось как вода из прохудившегося крана. Воздух в зале был густой, неуютный. От него зябко пробирало мурашками и вязко дышалось. Этот воздух не хотелось колыхать ни словом, ни движением, чтобы не наглотаться ненароком еще больше.
Алиса достала свой блокнот. Она листала страницы со страшными сувенирами последних дней. Сложила в несколько раз и заправила между листами копию карты. На следующем развороте начала писать.
Слова поначалу шли со скрипом как неповоротливая, заржавевшая от времени и дождей дверь, через которую Ивана недавно вышла из пещеры в парк. В последний раз Алиса бралась за блокнот три года назад и с тех пор ни строчки не написала на бумаге, хотя то и дело ловила себя на том, как в голове прокручивает абзац про тонкостенный фарфор кофейной чашки в кафе-антикварнице на Земунском рынке или фургончик старьевщика за окном. Со словами в своей голове она ничего не могла поделать. Их нельзя было изгнать. Сейчас слова мстили ей за годы, проведенные в клетке, и отказывались выходить.
– Ты писатель?
Эсма подошла со спины. Присела рядом по-турецки, баюкая источающий тепло стаканчик в ладонях.
– Журналист.
– Хороший?
– Бывший.
– Зачем ты пишешь сейчас?
«Потому что больше я ничего не могу».
«Потому что кто-то должен».
Слова отказывались выходить не только на бумагу, но даже на кончик языка. Алиса хотела ответить – и не могла. Эсма отошла. Алиса снова склонилась над блокнотом. Начинала писать и зачеркивала написанное, снова начинала. Час перетекал в другой. Ход времени был мучительным до непереносимости. «В аду, – вспомнила Алиса, – круги вовсе не дантовские. В аду круги хорошо знакомы тем, кто хоть немного знает историю. От внешних к внутренним, они сдирают с человека слои, как кожуру с луковицы. Лишают прав. Лишают свободы. Лишают имущества. Лишают имени. Лишают рассудка. Лишают тела. Лишают достоинства. После этого человек заканчивается». Кто ей это говорил? Она напряглась, пытаясь вызвать в памяти голос и лицо, но образ каждый раз рассыпался в дым, стоило ей только подумать, что она зацепилась за знакомую черточку или знакомую интонацию.
«Лишаются слов, – подумала она. – Ты забыл последний круг ада».
Дым отозвался далеким эхом мягкого смешка.
Ави, вспомнила она. Его звали Ави.
Глава 20
Генштаб Новой Сербии оказался военной палаткой, разбитой на видовой галерее в парке Калемегдан. Пропуск – восьмушкой листа бумаги, на которой убористым
