еще и больно?
Там были такие истории, что я за голову схватился. Один парень написал, что его маме всю жизнь говорили: она сама виновата в том, что он такой. И он решил во что бы то ни стало доказать ей, что это не так. И выжить, и стать врачом или ученым, и всем сказать – всей своей жизнью сказать: нате, смотрите, моя мама родила не никчемного урода, с которым промучилась всю жизнь, а нормального человека, который помогает другим людям оставаться здоровыми.
И еще было одно письмо, я даже задергался, так это было похоже на моего соседа Петю. Он там писал про свою жизнь до болезни, про то, что он чувствует сейчас. А я раньше думал, что такие люди не могут ничего чувствовать, что они… я не знаю… бракованные, что ли.
От всего этого в голове появились мысли, которых раньше там не водилось. Ведь я был таким же быдлом, совсем недавно, и если бы Петя не переехал в наш дом, наверное, таким бы и остался! И мне стало страшно – насколько близко просвистела эта убийственная, нет, убивающая перспектива остаться уродом со слепыми мозгами.
18
– Ты понимаешь, о чем ты говоришь? Я скоро превращусь в отвратительное существо. Я буду задыхаться, отплевываться, давиться собственной слюной!..
– Слушай, я читал.
Он запнулся.
– Читал? Зачем ты об этом читал?
– Чтобы знать. Ты же ничего не говоришь.
– Ну и отлично. Скоро ты всё это увидишь. Прямо в режиме реального времени.
Он как будто наслаждался тем, что говорит ужасные вещи. Как будто ему было от этого весело.
Но я же видел, что он чуть не плачет.
– Я скоро, – шепотом сказал он, – перестану разговаривать. Не смогу.
Я нацепил маску простофили и начал бодрую речь:
– Ну и что? Подумаешь! Не страшно!..
Но он меня оборвал:
– Не надо этого. Пожалуйста.
И я действительно понял: не надо.
И сказал:
– Давай тогда сейчас поговорим. Пока можем.
И мы стали с ним разговаривать.
19
Сначала я думал, что Петя – он как Стивен Хокинг. Но выяснилось, что у них совсем разные диагнозы. Этих диагнозов оказалось так много! Я задумался: если есть такие болезни, значит, есть и люди, которые ими болеют? Много людей? Почему же я раньше их совсем не видел? Странно.
Я набрал в строке поиска: «Рефлекторная симпатическая дистрофия». Немного почитал и пошел на кухню водички попить. Это кошмар, просто кошмар какой-то. Получается, человек живет себе, живет, потом – бац! – и начинает умирать. Причем не сразу весь, а по частям. И он всё понимает.
Я вернулся к компу и стал лихорадочно вбивать: «Лекарство от рефлекторной симпатической дистрофии», «Средство от рефлекторной симпатической дистрофии», «Как вылечить рефлекторную симпатическую…»
Не знаю, о чем я думал. Наверное, мне показалось, что все – Петя, его мама, врачи – они просто не умели правильно искать. А я сейчас качественно погуглю и отыщу – из-под земли достану! – это проклятое лекарство!
Естественно, ничего я не нашел. Никакого лекарства. В это сложно поверить, но его нет.
20
Во-первых, оказалось, что Петя – умный. Я бы мог сказать: неглупый, но он действительно умный. Во-вторых, он мне рассказал немного про свою прошлую жизнь. Что раньше он жил не здесь, и у него была семья, и всё было хорошо. Он ходил на карате и на шахматы, у него был мощный телескоп, и можно было смотреть на звезды во всех подробностях. В школе всё было отлично, учился без напряга, два раза в неделю еще к нему приходил учитель английского. Все в семье знали, что он вырастет и станет инженером или математиком. Не пропадет, в общем.
А потом он заболел. И родители почти сразу стали его… не стесняться, нет, но как-то вычеркивать. Он так и сказал: «вычеркивать», и я сразу понял, о чем он. Им предложили поехать в Москву, на консультацию – но они знали, что надежды нет никакой, и всё тянули, тянули. У него ведь еще брат и сестра младшие, ими тоже надо заниматься.
И он понял, что ничего не будет. Не сразу понял, постепенно.
Тогда появилась тетя. Однажды вечером она пришла к ним домой, заперлась с родителями на кухне. Они там бубнили полночи, а на следующий день ему сказали, что он едет с теткой в Москву и теперь будет там жить. Ну вот… Они приехали и живут.
– Тут лучше, гораздо. Если сравнивать с тем, когда я был здоровым, тогда хуже, да. Но больному мне лучше здесь.
И я тоже это понял безо всяких объяснений.
– А тетя Лена – она очень хорошая, – добавил Петя. – Носится со мной, по врачам возит. Не дает мне себя жалеть. Растяжкой со мной занимается. Витамины, лекарства… Она говорит: «Раз в истории было два человека, сумевших с таким диагнозом прожить нормальную человеческую жизнь, значит, и третий сможет, надо только захотеть». Я сначала, когда только сюда переехали, не очень хотел. А теперь хочу.
– Знаешь… Я тут услышал случайно, как она с тобой разговаривает…
Он поднапрягся.
– Что ты слышал?
– Ну… Она грубо с тобой обращается. Как будто ты не человек…
– Что именно она сказала?
– Ну… Я точно не помню… Типа, ты невоспитанный…
Он немного подумал. И произнес очень отчетливо:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
И нашлось еще кое-что в том нашем разговоре, что меня слегка подрубило. Он сказал: «Это хорошо, что мама меня не видит. Ей было бы плохо».
А я подумал о своей маме. Ведь ей-то не стало бы так уж плохо при виде меня? Или стало бы?
21
И снова шакшука
Утром я встал не на обычные сорок две, а на двадцать пять минут раньше. Решил все-таки довести шакшуку до совершенства, и пусть тот парень в клетчатой рубашке обзавидуется. Правда, готовил-то я по его рецепту, хоть и сильно измененному: в нашем российском холодильнике другой набор овощей, чем в его английском. Ну и шпинат я не очень люблю.
Да, получился шедевр. Жаль, что монпэр не вышел к завтраку. И потом не вышел, когда нужно было выезжать. Мне стало неудобно перед Петей, что я не могу его сегодня подвезти. Вот я и выскочил пораньше. Очень тихо прошел мимо их двери и сломя голову помчался по лестнице, чтобы не ждать лифта и не столкнуться случайно с
