Тут в разговор врезался Липман.
— Демонизация никогда не кончится, — объявил он. — Она началась еще в Средние века как демонизация евреев, а теперь, в наше время, демонизируют все еврейское государство. Всегда одно и то же: евреи — преступники! Мы не принимаем Иисуса Христа, мы отвергаем Магомета, мы совершаем ритуальные убийства, мы одобряем порабощение белого человека, мы хотим с помощью сексуальных связей истребить арийскую кровь, а теперь мы практически разрушили все, совершив самое чудовищное преступление, самое страшное злодеяние из всех, когда-либо освещавшихся в прессе: мы напали на ни в чем не повинных, миролюбивых, несчастных арабов. Евреи — это большая морока. Как прекрасно было бы жить, если б нас вообще не существовало!
— И очень скоро это произойдет с Америкой, — подал голос Буки. — Даже не думайте, что все может обойтись.
— Что же там может случиться?
— В Америке вы скоро столкнетесь с засильем латиноамериканцев, пуэрториканцев, бедняков, мечтающих о революции. А белым христианам это не понравится. Белые христиане станут выступать против грязных оборванцев, запрудивших Штаты. А когда белые христиане начнут выступать против цветного сброда, первыми в этом списке будут евреи.
— Мы не хотим, чтобы произошла катастрофа, — объяснил мне Липман. — С нас уже хватит катастроф. Но если не принять решительные меры, новая катастрофа неминуема. Мы — между молотом и наковальней, между благочестивыми американцами-христианами и грязными оборванцами из Латинской Америки, и нас обязательно расплющат, если только раньше нас всех не зарежут негры, негры из гетто, которые уже точат свои ножи.
Я прервал его:
— И как негры будут нас резать? С помощью федерального правительства или нет?
— Не беспокойся, — отвечал Липман. — Когда придет время, американский гой подаст знак и спустит их с цепи. Для американского гоя нет ничего приятнее, чем Judenrein[76]США. Сначала, — продолжал Липман, — они позволят негодующим черным излить свою ненависть на евреев, а уж потом правительство позаботится о самих черномазых. И больше не будет никаких носатых жидов, постоянно твердящих, что правительство нарушает права чернокожих. Так будет организован Великий Погром, после которого будет восстановлена чистота белой расы. Ты думаешь, что все это дико и нелепо, что все это — кошмарный бред еврея-параноика. Но я не только еврей-параноик. Запомни: Ich bin ein Berliner также[77]. И я не заурядный конъюнктурщик, как ваш красавец, ваш герой, ваш молодой президент, который заявил (к сожалению, до того, как впал в параноический бред), что он поддерживает всех этих торжествующих бывших нацистов. Я родился в Берлине, мистер Натан Цукерман, я родился и получил образование в среде трезвых умом, пунктуальных, рассудительных, исполненных логики немецких евреев, от которых теперь осталась только груда пепла.
— Я молюсь только об одном, — вмешался Буки, — евреи должны понимать, что грядет новая катастрофа. Если они поймут это, к нам снова придут корабли. В Америке много молодых религиозных евреев и много светских евреев вроде твоего брата, которые устали от бессмыслицы существования. Здесь, в Иудее, есть цель и есть понимание значимости этой цели, поэтому они приехали сюда. Здесь есть Бог, который всегда присутствует в нашей жизни. В Америке масса евреев, которые никогда не приедут в нашу страну, если только не случится кризис. Но каким бы ни был этот кризис, когда бы он ни нагрянул, корабли снова пристанут к нашим берегам, и тогда нас будет не три миллиона, а десять миллионов евреев, и ситуация изменится в нашу пользу. Арабы думают, что три миллиона они могут убить с легкостью. Но десять миллионов им так просто не убить.
— А где, — спросил я, — вы сможете разместить десять миллионов?
Липман в экстазе подпрыгнул на месте:
— В Иудее! В Самарии! В секторе Газа! На Земле обетованной, данной Господом народу иудейскому!
— Вы действительно верите, что это произойдет? — спросил я. — Что миллионы американских евреев приплывут сюда, стараясь избежать преследований, связанных с вторжением латиноамериканцев в США? Из-за восстания черных, спровоцированного и поощряемого белыми властями, цель которого — искоренение евреев?
— Это случится не сегодня, — проговорил Буки, — и не завтра. Но, боюсь, этого не миновать. Если бы не Гитлер, нас было бы сейчас десять миллионов. Мы бы дали потомство в шесть миллионов. Но Гитлер добился успеха. Я молюсь только об одном: я хочу, чтобы евреи уехали из Америки до появления нового Гитлера.
Я повернулся к Генри, который, погрузившись в молчание, как и липмановские дети, продолжал поглощать пищу.
— Именно это ты чувствовал в Америке? Ты знал, что надвигается катастрофа?
— Ну, вообще-то нет, — смущенно пробормотал он. — Не совсем. Но что я понимал? Что я мог видеть?
— Ты родился не в бомбоубежище, — нетерпеливо возразил я. — Ты жил не в подземной норе.
— А разве нет? — залившись краской, воскликнул Генри. — Не надо с такой уверенностью говорить об этом, — добавил он и сразу замолчал, не произнеся больше ни слова.
Я понял, что Генри оставил меня на растерзание своим приятелям. Я подумал: неужели он выбрал для себя эту роль? Роль хорошего еврея, предоставив мне играть роль плохого еврея? Если так, то он подобрал себе подходящую компанию.
Я сказал Буки:
— Ты описываешь ситуацию в Америке так, будто мы живем на вулкане. Мне кажется, вы настолько остро нуждаетесь в приросте населения, что совершенно неправильно представляете себе массовую эмиграцию из Нового Света. Когда ты последний раз был в Штатах?
— Дафна выросла в Нью-Рошель[78], — сказал он, кивнув головой в сторону жены.
— А когда вы поднимали глаза в Нью-Рошель, вы видели жерло вулкана?
В отличие от Генри она не стала мешкать с ответом. Она просто ждала своей очереди, устремив на меня взгляд с той самой минуты, как я, тихо сидя за столом, слушал их пение в Шаббат. Только в ней я чувствовал агрессию по отношению к себе. Все остальные занимались просвещением дурака, она же с открытым забралом бросилась на врага подобно сопляку Джерри, который накинулся на меня в ульпане сегодня утром.
— Разрешите задать вам вопрос, — проговорила Дафна, отвечая мне. — Вы друг Нормана Мейлера?[79]
— Мы оба пишем книги.
— Разрешите задать вам вопрос о вашем коллеге Мейлере. Почему его так интересуют убийцы и бандиты, жестокость и насилие? Когда я училась в Барнарде[80], преподаватель английского велел нам прочитать его книги — книги еврея, который только и думает что об убийствах, грабежах и прочих преступлениях. Иногда, размышляя о чистоте и невинности моих учеников и сравнивая наши занятия с идиотической бредятиной, которую я слышала там, я задаю себе вопрос: если этого еврея так увлекает насилие, почему он не едет в Израиль? Почему он не едет сюда, мистер Цукерман? Почему, если он хочет понять природу убийства, он не приедет к нам и не станет таким, как мой муж?
