Историки сходятся во мнении, что значительная часть сельской территории Англии, Шотландии и Уэльса не была по достоинству оценена с эстетической, а следовательно, и с туристической точки зрения вплоть до восемнадцатого века. Те места, которые впоследствии стали признанными эталонами красивых живописных пейзажей — долина реки Уай, Шотландские горы, Озерный край — веками воспринимались местными жителями и приезжими в лучшем случае безразлично, а зачастую становились предметом насмешек и презрительных замечаний. Так, Даниэль Дефо, посетив Озерный край в 1720-х годах, описывал эти места как «вызывающую страх и неприязнь пустошь». Доктор Джонсон в своем «Путешествии на западные острова Шотландии» писал, что шотландские горные районы «бесплодны, абсолютно лишены способной сколько-нибудь украсить их растительности» и представляют собой «замечательный пример безнадежной, практически стерильной безжизненности». Когда же Босвелл попытался хоть как-то приободрить его и обратил внимание Джонсона на достаточно высокую вершину, тот лишь раздраженно ответил: «Никакая это не гора, а всего-навсего приметная возвышенность, своего рода опухоль на теле земли».
Англичане, располагавшие свободными средствами, предпочитали ездить за впечатлениями за границу. Пожалуй, самым популярным туристическим маршрутом тех времен была Италия, в особенности Рим, Неаполь и их окрестности. Пожалуй, не случайное совпадение, что именно эти места часто упоминались в произведениях искусства, высоко ценимых британской аристократией: в поэзии Вергилия и Горация, а также на картинах Пуссена и Клода, изображавших развалины вилл в окрестностях Рима и неаполитанское побережье. Пейзаж обычно передавался на рассвете или в предзакатных сумерках. На небе традиционно висели несколько пушистых облачков, подсвеченных по краям розовым и золотым. Можно предположить, что предшествовавший (или предстоящий — в зависимости от предполагаемого времени суток) день был или будет жарким. Ветра, судя по всему, не наблюдалось, воздух висел неподвижно. Царившую тишину могло нарушать лишь журчание прохладного ручейка или скрип весел в уключинах лодки, пересекавшей озеро. Несколько пастушек непременно должны были идти по полю или гладить овечек, а еще лучше — неизвестно откуда взявшееся златокудрое дитя. Разглядывая подобные сцены где-нибудь в английском загородном особняке, когда за окном уныло моросит дождь, многие англичане, естественно, мечтали о том, чтобы перебраться через Ла-Манш при первой же возможности. В 1712 году Джозеф Аддисон совершенно справедливо заметил: «Чем больше произведения природы напоминают нам произведения искусства, тем с большей готовностью мы находим их приятными и красивыми».
К величайшему сожалению для произведений британской природы, на протяжении долгого времени они отражались буквально в считаных произведениях искусства. Тем не менее на протяжении восемнадцатого века дефицит был постепенно преодолен. Синхронно с этим процессом наблюдалось преодоление привычного для британцев пренебрежения собственной природой и нежелание путешествовать по собственной стране. В 1727 году поэт Джеймс Томсон опубликовал «Времена года», где воспел сельскую жизнь и пейзажи Южной Англии. Успех «Времен года» помог добиться известности целой когорте так называемых крестьянских поэтов, таких, как Стефан Дак, Роберт Бернс и Джон Клэр. Художники также стали рассматривать собственную страну в качестве натуры для творческого отображения. Лорд Шелберн заказал Томасу Гейнсборо и Джорджу Барретту серию пейзажей для Боувода — своего уилтширского поместья. При этом он открыто заявил, что таким образом намеревается «заложить основы национальной школы британского пейзажа». Ричард Вильсон отправился писать Темзу в окрестностях Твикенхама, Томас Херн рисовал замок Гудрич, Филипп Джеймс де Лутербург писал пейзажи Тинтернского аббатства, а Томас Смит оставил нам пейзажи Дервенвотера и Виндермера.
Как только этот процесс стал набирать силу, количество людей, желающих путешествовать по Британским островам, стало расти в геометрической прогрессии. Впервые в истории долина реки Уай была наводнена туристами. Немало путешественников забралось в горы Северного Уэльса или же посетило Озерный край и горную Шотландию. В общем и целом вся эта история замечательно подтверждает истинность высказывания, что людям свойственно бывать лишь в тех местах и уголках мира, которые когда-то уже были изображены или словесно описаны художниками или писателями.
Несомненно, данный постулат является некоторым преувеличением — как, разумеется, и утверждение, что до Уистлера никто не замечал лондонских туманов, а до Ван Гога никому не было дела до прованских кипарисов. Искусство само по себе не способно пробудить массовый интерес к тому или иному объекту, оно просто не может родиться и вырасти из чувств и эмоций, которых лишена та — заведомо преобладающая — часть человечества, которая не относит себя к художникам-творцам. Искусство лишь вносит посильный вклад в общий интерес и способствует тому, чтобы мы, зрители, более сознательно переживали то, что когда-то воспринимали инстинктивно, второпях, не придавая переживаниям должного внимания.
Впрочем, этого, может быть, вполне достаточно — и, похоже, в экскурсионном бюро в Арле это отлично понимают, — чтобы повлиять на наше решение провести очередной отпуск в том или ином месте.
VIII. Обладание красотойМеста: Озерный край. Мадрид. Амстердам. Барбадос. Лондонские доки
Гид: Джон Раскин
1
Среди всего множества мест, в которых мы так или иначе оказываемся и которые оставляют нас безразличными, находится несколько таких, которым удается полностью завладеть нашим вниманием и определенным образом воздействовать на наши эмоции. Эти места обладают неким качеством, грубо и весьма приблизительно называющимся красотой. Разумеется, красота может не иметь ничего общего с привлекательностью и миловидностью, о которой на все лады твердят путеводители и рекламные буклеты турагентств. Та красота, о которой идет речь, является качеством совсем иного свойства. Пожалуй, мы обращаемся к этому слову, когда нам нужно как-то сообщить, что то или иное место нам очень понравилось.
Путешествуя по миру, я видел немало красивых мест. Например, в Мадриде всего в нескольких кварталах от моей гостиницы находился пустырь, ограниченный с одной стороны шеренгой многоэтажных домов, а с другой — большой автозаправочной станцией, к которой была пристроена автомобильная мойка. Как-то раз вечером, уже в темноте, я увидел, как длинный, гладкий и лоснящийся, почти пустой пассажирский поезд пронесся, почти не касаясь земли, в нескольких метрах над крышей заправочной станции и продолжил свой «полет» на высоте средних этажей ближайших жилых домов. Никакого чуда в этом, конечно, не было: просто опоры и само полотно виадука, по которому ехал поезд, слились в почти полной темноте с окружающим фоном. Это маленькое шоу технологического характера выглядело потрясающе эффектно, особенно учитывая футуристичный дизайн пригородного поезда и бледный, словно призрачный, зеленоватый свет, исходивший из окон вагонов. Люди в окрестных домах смотрели телевизор или убирали со столов и несли грязную посуду на кухни. Тем временем немногочисленные пассажиры поезда лениво разглядывали проносившийся мимо город или просматривали газеты. Их путешествие в Севилью или Кордову только начиналось. До пункта назначения им предстояло добраться уже после того, как посудомоечные машины отработают свое и затихнут, а экраны телевизоров погаснут до утра. И пассажиры, и жители многоквартирных домов в равной мере не обращали внимания друг на друга. Их жизнь протекала в параллельных, никогда не пересекающихся плоскостях, за исключением, пожалуй, одной-единственной точки во времени и пространстве, сошедшихся в зрачке случайного наблюдателя, который именно в это время и именно в этом месте вышел прогуляться, чтобы убить время и не умереть со скуки в унылом гостиничном номере.
