— В норме! — крикнул я, поднимаясь на ноги. — Мне удалось слегка замедлить волну изменений! — сообщил я соратникам. — Дело за вами!
— Ребятки! — произнес генерал, обращаясь к контрразведчикам. — Мне нужен его взгляд, пока он не вырубился! — Батюшка указал на Горчевского, пускающего изо-рта красноватую пену. — Главное, сами мне в глаза не смотрите! — предупредил он своих подчиненных.
Я поспешно отвернулся, стараясь не встречаться глазами со странным взглядом генерал, который «раскалился», едва не до красна. Мне даже показалось, что из его глаз потек по сторонам странноваты дымок. То так ли оно на самом деле, я решил не проверять. Ну его нафиг!
Славка первым бросился к декану, Сидоренко немного отстал, но быстро наверстал упущенное — к Горчевскому они подскочили практически одновременно. Технично заломив ему руки за спину (я даже залюбовался, настолько филигранно они это проделали), контрразведчики обездвижили бьющееся в припадке тело. Сергей Валентинович свободной рукой вцепился в волосы декана и оторвал его голову от пола. Генерал стремительно подбежал к Горчевскому, я и не думал, что этот древний старик может так ускориться, и упал перед обездвиженным деканом на колени. Но глаза магистра оказались закрытыми.
— Смотри на меня! — требовательно произнес генерал Кузнецов, отвесив хлесткую пощечину пускающему слюни Вольдемару Робертовичу.
Веки декана вздрогнули, и он распахнул глаза. Я стоял за спиной Владимира Николаевича, не боясь попасть под его светящийся взгляд, и спокойно наблюдал за действием заклинания «Стазис Горгоны». Мутные глаза бесноватого историка с трудом сконцентрировались на лице генерала.
— Посмотри мне в глаза! — вновь потребовал Владимир Николаевич, добавив еще какой-то эффект внушения в свой голос.
Мне очень захотелось посмотреть ему в глаза, несмотря на все предупреждения. Я даже принялся обходить его со стороны, чтобы поймать этот взгляд… Краем глаза я заметил, как сопротивляются этому приказу Валентиныч с Петрушиным — их отвернутые головы нет-нет, да и пытались повернуться к командиру. Черт! Стоять! Не сметь! — Отдавал я мысленные команды своему организму, но вместе с тем продолжал шагать, пусть и через силу, выискивая взгляд батюшки Феофана.
Горчевский, тем временем, сумел свести разбегающиеся глаза в кучу и взглянуть в пылающие глаза старика. Безумный взгляд декана на мгновение прояснился, а затем его глаза неожиданно потухли, окаменев в прямом смысле этого слова. Ну, по крайней мере это выглядело так со стороны. Значит, не зря древние считали, что взгляд Медузы Горгоны превращает людей в камень.
— Отпускайте его! — скомандовал генерал, но уже обычным голосом без всяких магических примочек.
Но его подчиненные постарались исполнить приказ командира как можно быстрее: отпустив заломленные за спину руки Горчевского, они поспешно отскочили в стороны. «Стазис» стремительно распространялся по организму бесноватого декана: следом за глазами окаменели веки, посерели, раскрасневшиеся до этого от прилива крови, щеки, покрылся «каменной коркой» и застыл наморщенный лоб. Взъерошенные волосы превратились в сплошной серый монолит. Заклинание распространялось, превращая Горчевского в каменную статую.
Поглядывая одним глазом на окаменевающего декана, я усилил ментальное давление на волну изменений реальности. Лишенная подпитки силами Горчевского, она замедлилась и, в конце концов, остановилась.
— Есть! — радостно закричал я. — Она остановилась! Волна! Изменений! Остановилась! — выдохнул я, усиливая давление.
Сначала ничего не происходила, волна замерла, но отступать «не желала». Я потихоньку давил на нее, памятуя о недавнем обмороке. Пробовал и так, и этак, стараясь не выкладываться за один присест. И у меня потихоньку начало получаться! Я отвоевывал у Горчевского миллиметр за миллиметром, стягивая кольцо изменений на себя, уменьшая его радиус с каждой секундой.
А затем в один момент случился перелом, кольцо изменений уменьшилось скачкообразно, и я погнал его пинками назад, возвращая все к «заводским настройкам». Кольцо сужалось и сужалось, и, наконец, вернулось к исходной точке — кабинету декана.
Пьедестал со ступенями, на котором возвышался трон, резко «провалился», незаметно сливаясь с полом. Огромный золотой трон, украшенный драгоценными камнями, растерял свой матовый металлический блеск, скукожился и вернулся к своему истинному виду — дешевому офисному креслу, обшитому потертой искусственной кожей. Отшлифованный до зеркального блеска мрамор трансформировался в старенький линолеум. Резные колонны испарились, а массивные каменные блоки вновь превратились в копеечные пластиковые панели под дерево, которыми изначально был отделан кабинет. А необъятных размеров тронный зал стремительно уменьшился, как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.
Такое изменение не осталось незамеченным для моей небольшой команды.
— Это что, у нас получилось? — Славка крутил головой, оценивая происходящие на его глазах изменения. — Получилось, да, товарищ генерал?
— Похоже, получилось… — все еще не веря в случившееся, ответил Владимир Николаевич.
— Наши миры вновь разделились! — восторженно, словно сопливый мальчишка, а не умудренный хрен знает сколькими тысячами лет демон, закричал Ашур Соломонович, вернувший себе человеческий облик. — Мой народ спасен!
— Сергей Вадимович, — Сидоренко протянул мне руку, которую я с радостью пожал, — позвольте вас поздравить!
— Да, ладно вам! — смущенно произнес я. — Если бы не ваша помощь… — Я выдернул из воздуха бутылку конины и пять граненых стакана. — Предлагаю по пять капель валерьянки, чтобы подорванные нервишки подлечить.
— В кои-то веки не откажусь, — произнес Владимир Николаевич, обессиленно опускаясь в одно из кресел перед столом декана.
По примеру генерала все присутствующие в кабинете, кроме, естественно, окаменевшего несостоявшегося диктатора Горчевского, попадали в кресла. Я открыл бутылку и начислил всем по полной. Одной бутылкой, естественно не обошлось.
Владимир Николаевич первым поднял стакан.
— Товарищи… друзья… — Было непривычно видеть непоколебимого старого контрразведчика с трудом подбирающего слова. — Я никогда не думал, что на мои… вернее, наши плечи… ляжет спасение мира…
— Целых двух миров! — вставил Ашур Соломонович. — И это…
— Дерьмо! — не сдержавшись, выругался Славка Петрушин.
— Ты чего, пацан, с дуба рухнул? — Не оценил я возгласа летехи, да и остаьные смотрели на него с немым изумлением. — Такой, сука, выдающийся момент засохатил!
— Какой, нахрен, момент? — нервно выкрикнул Славка. — Горчевский «порозовел»!
— Какого… — бухнул я, оборачиваясь к поверженному декану, продолжающему валяться на полу за моей спиной.
Остальные тоже стремительно обернулись. Горчевский, действительно, «порозовел» — мертвенная каменистая серость отливала от его лица, возвращая естественные краски жизни.
