— Целибата нет, это точно. Убедился недавно. А вот насчет других запретов не знаю. Если они существуют, то тогда мне надеяться нечего…
Велемир вздохнул, а Андрей усмехнулся.
«И кто ж Велемира за язык тянет. Или просто догадливые такие?! Но что делать прикажете, когда моя собственная судьба и так на веревочке повисла. А тут чуть ли не за святого или героя принимать начали. Эх, ребята, мне бы ваши заботы!»
Он усмехнулся и, плюнув на размышления и страдания, решил добрать остаток сна, благо на час с лишним его осталось. Однако не вышло — из темноты появился Арни, бросив у костра охапку хвороста. Присел рядом с парнями и тихо спросил Досталека:
— Откуда ты и что делал?
— Я из Словакии, мы беженцы, ушли оттуда всей семьей три года назад, мне уже тринадцать лет к тому времени исполнилось. Отец мой в златокузнечной гильдии был мастером. Два года назад он умер, и меня вышвырнули из цеха златокузнецов, так как отца взяли здесь в Плонске не мастером, а обычным подмастерьем. Они выведали секрет эмали и сразу меня вышвырнули. А у матери долги отца да трое братьев и сестра на руках, вот и отдали меня закупом — а обратно-то никогда им меня и не выкупить-то.
Досталек горестно вздохнул, а в голосе зазвучала ненависть:
— Вечным холопом трактирщика сделали — и все, теперь я никто, так, огрызок яблока.
Голос Досталека снова стал печальным, парень будто глотал слезы. Эта ночная исповедь у еле мерцающих углей костра так тронула огрубевшую душу Андрея, что он окончательно проснулся:
— Не боись, парень. Орденский плащ тебя надежно укроет, под ним позабудешь свое холопство.
— А когда?
— Когда брат-командор решит! В его воле тебя хоть завтра принять или восвояси отправить на все четыре стороны, — в голосе Арни звякнуло железо. — И запомни накрепко. Я двенадцать лет ордену отслужил, а потому полноправный «брат», хоть и «служкой» являюсь. А для тебя все эти годы каждый орденский рыцарь или оруженосец «вашей милостью» будет. Таковы правила. Служи честно, парень, тем паче теперь все по-другому пойдет. Потому-то я вчера в орден обратно вернулся.
— Тебе купец плохо платил?
— Дурак ты! Купцы любому орденцу платят вдвое больше, чем обычному вою. Потому что для нас честь дороже. У сестры мужика убили, вот я их всех и содержал эти три года, потому из ордена и ушел. А сейчас вернулся, благо деньжат скопил, им года на три хватит. А там…
— Что?
— Любопытен ты больно, Досталек. Но отвечу. Я все годы надежду питал, что оруженосцем стану. Шпоры и цепь серебряные получу. И хоть понимал, что напрасны мои мечтания, но служил честно.
— Почему напрасны, Арни? Я сам простолюдина одного знаю, что за доблесть благородным шляхтичем стал.
— Но не в ордене! Только глава нашего братства может серебряными шпорами одарить, а его-то все эти годы не было. Да что серебром — в рыцари производить может. Зато теперь все пойдет иначе — ведь брат-командор один из прежних «хранителей», а потому глава ордена. Пока капитул еще наш соберется… Сейчас все в руках его милости!
В голосе матерого орденца явственно прорвался вопль терзаемой несбыточным желанием души, и Андрей усмехнулся. И лишь через секунду до него дошло: «Милиция-заступница! Да что ж такое делается?! Выходит, я не просто самозванец, что командором стал, но еще и глава ордена?! И могу в рыцари производить?!! С ума сойти можно».
…Андрей устало сидел в седле, он не думал раньше, что конные переходы настолько утомительны. Тело под доспехом прело в собственном поту, внутренние поверхности бедер горели от сплошных потертостей, хотя он и старался не сидеть простым мешком в седле.
Но Андрей давно не жаловался на свою судьбу, хорошо помня завет великого Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою».
Велемир, напротив, сидел соколом, всю дорогу рассказывал и постоянно вертел головой. Арни ехал всегда впереди, держа лук под рукой.
Чеслав чуть качался в седле, было видно, что бывшему смерду и холопу приходится не совсем сладко. Каждый из всадников вел за собою заводных лошадей и время от времени пересаживался, оттого расстояние до заветного Белогорья сокращалось максимально быстро.
Замыкающим в маленьком отряде был конюх, просто блаженствующий в седле, долгая езда его совершенно не утомила. А ведь на Досталека еще возложили заботу о запасных лошадях, тяжело груженных трофейным оружием и кожаными доспехами — теперь даже добрый десяток воинов вооружить для Андрея не являлось большой проблемой.
«Хоть мал мой отряд, да удал, как выяснилось. До зубов вооружились, лишние „стволы“ девать некуда. У нас сейчас семь арбалетов на троих и два боевых клееных лука для Арни и Велемира, что стрелять с них хорошо умеют. Приходи, кума, париться будем!»
Сам Андрей лук даже в руки не брал — чтоб из него стрелять, долгие годы постоянных тренировок нужны.
А вот арбалет совсем другая песня — Никитин уже начал обучать двух новобранцев стрельбе из него, и за день получили позитивный результат.
Нужно еще хотя бы пять дней, чтоб довести навыки парней до нужной кондиции. Благо три трофейных арбалета он уже оснастил простейшими прицельными приспособлениями — сейчас с трех десятков метров они в цель не промахивались, а в коня и с сотни шагов могли запросто попасть…
Они давно свернули с наезженной тропинки, делая петли, чтобы сбить очередных охотников со следа. Потому обошли стороной последнюю встретившуюся на их пути жилую деревеньку пана Завойского. Андрей рассудил просто: «Зачем самим и добровольно нарываться на разные сложности жизни, ведь этот пан отнюдь не добрый друг ордена?»
…Под раскидистым дубом, у весело журчащего ручейка, вечером они остановились на долгожданный отдых и ночлег. Сын с конюхом сразу же расседлали лошадей и принялись их обихаживать.
Чеслав разжег костерок и повесил над пламенем котелок — решено было сварить супчик и похлебать горячего. Арни, как всегда, бдил, молчаливо взяв на себя обязанности «вечного» караульного.
Сам Никитин был терзаем лишь одним желанием — отойти подальше, чтоб молодежь не видела его страданий. Он натер внутренние поверхности бедер до неприличия, седло лошади ведь отнюдь не сиденье в БТР или комфортное кресло в автомобиле.
Пока он только скинул с натруженных плеч навьюченное железо, почувствовав себя на седьмом небе. Но, сделав пару шагов, встал, поняв, что пешком ходить он сможет исключительно враскорячку.
«Скверно, конечно, но что будет дальше?»
Особенно Андрей опасался непредвиденной реакции орденца, когда тот поймет, что командор верхом, того…
— Если уже не понял… — пробормотал Никитин и скривил лицо в страдальческой гримасе. — Мужик он умный и наблюдательный, а я не Штирлиц, тут не откручусь!
Удобное место Андрей вскоре нашел, отойдя от лагеря метров на двести. Он со старческим кряхтением донага разделся и без промедления залез в неожиданно теплую, немного пузырящуюся воду неширокого ручья.
