по коридору, подленько затекает в кухню. Писклявый настойчивый звон. Отдать бы все пельмени на свете, лишь бы не слышать его.
– Трубит, уф... – отец икает сытым мясным душком.
– Иди бери, может девушка какая, – подмигивает мать.
Действительно – какая?
Телефон ползёт по столу. Он наверняка живой, всё подслушал и передал. Там приняли – сейчас дотянемся, напомним о себе. Зряшная навязанная машина... Петля, для вида распрямлённая в провод.
На экране красный и зелёный кружки. Липкий палец не сразу попадает в зелёный.
Звонил Вова Шамшиков.
– Да?
– Привет, – странно, это и вправду Вова Шамшиков. Обычно с него набирали, когда хотели, чтобы трубка была снята, – Что делаешь?
– Ничего. А ты?
– Да вот на вписке сижу, – слышна музыка, вопли.
– И как там?
– Ну такое, знаешь.
Вова Шамшиков слегка пьян. Когда он вернётся к бабушке, отличника выдадут розоватые щёчки. А пока опьянение подталкивает что-то сказать. Вова мнётся, будто остался наедине с Гапченко.
– Это... прости меня, хорошо? – сбивчиво просит Шамшиков, – Я не хотел. Вот за то, что сегодня. Я как бы дружу со всеми и не могу иначе. Прости, а? Это не от страха, нет, – голос Шамшикова сбивается, – просто всё... как-то нехорошо. Мне стыдно. Очень. Прости меня.
– И за геометрию тоже стыдно?
– А что там? – волнуется Шамшиков, – Я же помог на контрольной.
Компьютерная игра Шамшикова вышла из моды. За неё не обидно, отличник должен был вложиться в травлю и сделал это так, как умел. Но вот та правильно подписанная окружность... нет, такое трудно простить. Больно не от того, что кажется неизбежным, а от самостоятельных мелочей. Уж они-то во власти дарящего, и, если бы Вова действительно не хотел, их бы не было. Но Шамшиков хотел. Он был последышем, ступал в уже проставленный отпечаток. Так нужно ли прощать тех, кто всего лишь не хотел идти первым?
– Что там с геометрией? – напоминает Шамшиков.
– Ничего. Проехали.
– Ладно... И это, ещё... – Вова замялся.
– Что?
– Не злись на Антона. Он нормальный...
– Нормальный!?
– Он в этом участвует, потому что ему весело, а не потому что хочет обидеть.
– И что? – в голосе горечь, – Думаешь, легче стало?
– Думаю, не легче, – быстро шепчет Вова, – но остальные, Чайка там, Фил, Толян, они хотят унизить намеренно. Они знают, что делают больно. Антон ни о чём таком не догадывается. Он считает, что весело всем. Понимаешь? Всем.
Всем – это значит каждому.
Шамшиков пытается объяснить, но музыка становится громче, доносится возглас "Восанька!" и связь пропадает. Антон всё-таки нашёл друга.
Возвращаться на кухню не хочется. Не хочется вообще ничего. По улице проползает машина, и длинные тени протягиваются по потолку.
Телефон снова звонит.
Толя Фурса.
Ответить? Это не пьяненький стыд Шамшикова в отдалённой комнатке, а довольное пьянство за столом на диване. Там наверняка полно девок и спортсменов, среди которых мешковатого Толю просто не видно. Удивительно, что Фурса не набрал раньше.
– Привет, – сжимается сердце.
– ПРИВЕ-Е-Е-Е-Т! – орут по громкой связи сразу все, а затем Пальцы кричат по отдельности, – Папик! Папка! Папуля! – шум спадает, и совершенно угашенный Толя вопит, – Здарова!!! Давай подтягивайся! Ждём!! Эй, отвали! Ай... Так, тут Фил хочет поговорить... – из трубки доносится визгливое требование Копылова, – И чтобы Папу привёл! Будет битва двух ёкодзун! Да, Толик?
Фурса что-то лепечет. Сейчас издеваются над ним, и Толя жаждет найти кого-то ниже себя. По-хорошему надо бы помочь, прийти к Пальцам, чтобы они накинулись, а Толя
