продолжала лодчонка содрогаться и пятиться, а над его головой было только низкое сумрачное небо, а вокруг лишь плеск и рев серых волн, всегда одних и тех же, но никогда не схожих меж собой.
После долгого созерцания голодной пустоты воздуха и воды дивился он то на кожу, натянутую на его лодку, как на нечто неведомое, то разглядывал свои руки, их поверхность и жесткие черные волосы, росшие на костяшках пальцев и вокруг кольца, и все это находил он новым и удивительным.
Потом, когда дни бурь миновали, низкие серые тучи задрожали и расползлись в тысячах мест, и каждый сумрачный островок помчался к краю небосклона, словно испуганный огромной ширью, и, когда они исчезали, он стал вглядываться в бескрайние просторы голубого неба, в бесконечность, в глубине которой застревал его взор, не в силах ни проникнуть в них, ни оторваться. Оттуда лучилось солнце, наполнявшее воздух сиянием, а море — тысячами искр, и, глядя на них, он вспоминал свой дом в Таре: сиявшие на солнце колонны из белой и желтой бронзы, сиявшие и радовавшие глаз крашеные белые, и красные, и желтые крыши его.
Плавая так, потеряв счет череде дней и ночей, ветров и штилей, приплыл он наконец к некоему острову.
Он был у Конна за спиной, и задолго до того, как он его увидал, почуял и удивился; ибо сидел он словно оцепенев, размышляя об перемене, которая, казалось, произошла в его неизменном мире; и он долго не мог понять, что именно так изменило перемешанный с солью ветер и что его так взволновало. Но вдруг встрепенулся он, и сердце его забилось в неистовом предвосхищении.
— Это дух октября, — молвил он. — Я чую запах яблок.
Затем он обернулся и увидел остров, благоухающий яблонями, сладкий винными колодцами; и он прислушался к его берегам, и, хотя уши его были еще утомлены бесчисленными шумами моря, различали они щебет и наполнялись ими; ибо остров тот был как будто гнездилищем птиц, и пели они радостно, сладко и торжествующе.
Он причалил к этому дивному острову и пошел вперед под яблоневыми ветвями и пролетавшими над ним птицами, огибая благоухающие озера, вокруг которых рос священный орешник, с которого падали и плыли по воде орехи знания; и благословил он богов своего народа за землю, которая не колыхалась, и за глубоко укоренившиеся деревья, что не могли сняться или сдвинуться с места.
Глава VI
Преодолев некоторое расстояние таким приятным образом, увидал он добротно возведенный дом, дремлющий под солнечными лучами.
На нем была кровля из птичьих крыл, синих, желтых или белых, а в центре дома была хрустальная дверь на бронзовых столбах.
В нем жила королева того острова, Ригру[96], дочь Лодана и жена Дайре Дегамра. Она восседала на хрустальном троне рядом со своим сыном Сегдой[97], и учтиво они приветствовали верховного владыку.
В том дворце не было слуг; да и нужды в них не было. Верховный владыка обнаружил, что его руки были помыты сами собой, а когда после перед ним была поставлена еда, он также заметил, что появилась она без помощи слуг. На его плечи аккуратно был накинут плащ, и он был этому рад, поскольку его собственный был истрепан солнцем, ветром и водой и был недостоин взглядов благородной дамы.
Потом его пригласили трапезничать.
Тут заметил он, что яства подавались только ему, и сие было ему нелюбо, ибо есть в одиночестве противно гостеприимным обычаям короля, также это против и его завета с богами.
— Хорошо, хозяева мои, — возразил он, — но для меня гейс[98]трапезничать в одиночестве.
— Однако мы никогда не едим вместе, — ответила королева.
— Я не могу нарушить свой обет, — сказал верховный король.
— Я поем с тобой, — согласился Сегда, — и таким образом ты, пока наш гость, не нарушишь свои обеты.
— И впрямь, — молвил Конн, — я буду тем чрезвычайно удовлетворен, ибо у меня полно проблем, с которыми должен справляться, и не хочу я новых, оскорбляя богов.
— В чем твои беды? — спросила кроткая королева.
— В течение года, — ответил Конн, — не было в Ирландии ни кукурузы, ни молока. Земля иссохла, деревья жухнут, не поют в Ирландии птицы, а пчелы не дают мед.
— И впрямь беды, — согласилась королева. — Однако, — продолжила она, — с какой целью ты прибыл на наш остров?
— Прибыл просить одолжить твоего сына.
— Одолжить сына?
— Было мне сказано, — объяснил Конн, — что, если сын безгрешной пары будет доставлен в Тару и омыт в водах Ирландии, земля будет избавлена от этих напастей.
Король этого острова, Дайре, до того ничего не сказавший, теперь заговорил с изумлением и страстью.
— Никому не одолжим мы нашего сына даже ради царства над целым миром, — молвил он.
Однако Сегда, заметив расстройство на лице гостя, вмешался:
— Нехорошо отказывать в том, о чем просит Ард Ри Ирландии; я отправлюсь с ним.
— Не уходи, сердце мое, — попросил отец.
— Не уходи, мое сокровище, — умоляла его мать.
— Я обязан, — ответил юноша, — ибо для добрых дел я призван, и никто не должен уклоняться от такого призвания.
— Тогда иди, — молвил отец его, — но я отдам тебя под защиту верховного короля и четырех правителей уделов Ирландии, а также под защиту Арта, сына Конна, и Финна, сына Кула, и под защиту магов, поэтов и людей искусства Ирландии.
И после связал он клятвой Ард Ри о тех защитах и охранах.
— Я отвечаю за эти защиты, — сказал Конн.
Затем он отплыл с острова с Сегдой; через три дня они достигли Ирландии и в свое время прибыли в Тару.
Глава VII
Добравшись до дворца, Конн созвал своих магов и поэтов на Совет и сообщил им, что нашел искомого юношу — сына беспорочной. Эти ученые люди посоветовались друг с другом и решили, что юношу нужно убить, а кровь его смешать с землей Тары и разбросать ее под иссохшими деревьями.
Услыхав это, Сегда был поражен и возмущен, а затем, видя, что он один и нет у него надежды на помощь, впал в уныние и пребывал в ужасе за свою жизнь. Однако, памятуя о стражах, под которыми находился, он перечислил их собранию
