другим достаточно едва пройтись или даже просто согреть под подошвой. Если все сделать правильно, с человеком что-нибудь произойдет: что-то приметное, что он почувствует сразу или уже через минуту. Но для этого мне нужно хорошо его изучить: обычно требуется два-три сеанса, а с некоторыми и больше.
— Божечки, какая прелесть! А что конкретно при этом происходит?
— Разное, — Вика неопределенно взмахнула рукой, подхватив при такой оказии самую длинную шпротину с лежавшего рядом бутерброда. — Прежде всего эффект зависит от точки, на которую ты воздействуешь. Но также следует брать в расчет качества отдельного человека. Мужчина он или женщина. Молод или уже в возрасте. Правша или левша…
«Вот тебе раз», — подумал я с неудовольствием. — «Похоже, как и у меня, у Полины имеется младшая сестра, и она сейчас перед нами. Теперь мы будем дружить семьями…»
— Ну, а все-таки? — настаивала Алена. — Что может случиться с человеком, если ты его торкнешь? Для примера? Память пропадет? Грудь увеличится?
— Ничего значительного и невероятного с ним, конечно, не случится: только самые примитивные вещи. Ведь это не волшебство, а всего лишь телесный отклик на мое вмешательство. Можно унять боль, но не всякую: от мигрени, например, я избавить в состоянии, а с зубами такого не получится. Можно заставить человека заснуть или, по крайней мере, почувствовать сильную сонливость. Можно, наоборот, вселить в него мгновенную бодрость, только продлится она очень недолго. Если это мужчина, можно вызвать у него возбуждение, точнее — невольный приток крови к пенису. Если женщина — отбить охоту тарахтеть во время сеанса: у нее просто язык не захочет ворочаться во рту…
— Офигеть! Про мужчину желаю знать все подробности! — заявила сестрица, послав в мою сторону один из своих неподражаемых взоров, в котором, казалось, участвовал только краешек хитрой ухмылки да повернутое ко мне ухо, что, однако, не мешало ему пронизывать вас до самого нутра.
— Нет, дамы вперед! Первым делом — про женщину! — поспешно потребовал я. — И непременно с демонстрацией фокуса на живой модели. Есть мнение, что кое у кого из присутствующих язык нуждается в передышке.
Вика по очереди осмотрела каждого из нас и загадочно заулыбалась:
— Я понемногу практикуюсь в разных техниках, где в ход идут и руки, и всевозможные предметы, но с ногами мне действительно повезло. Не знаю, что за ноги у вашего Моцарта, — не видала, — а в моих будто прячется отдельное сознание, которое иной раз поумнее меня. Я чувствую ими человека так, как он сам себя не чувствует: прямо через кожу и плоть. Особенно пальцами и той зоной, что под ними. А вот пятка у меня слепая. Она только для потаптывания и пригодна.
— Видела я твои пяточки, — мечтательно проговорила Алена. — Чистые зефирки. Если бы в кондитерских такими украшали торты, я бы уже тонну весила. Насчет их чуткости не в курсе, а вот к чему они пригодны, Викуш, позволь судить окружающим. Лично у меня на них грандиозные планы…
— Пожалуйста, — сказала Вика, — мне не жалко. Кстати, чуткость — это только половина истории. Похоже на хвастовство, но своими ногами я умею делать уйму всякого — и не обязательно в пределах профессии…
Здесь Алена внезапно подскочила на стуле, после чего в изумлении вытаращилась на подружку и спустя секунду преглупо захихикала. Вика же оскалилась во весь рот и, глядя на Алену, выразила на лице нечто шкодливое, чему я не смог подобрать названия. «И вдруг такое ресницами сотворила, — вспомнились мне невзначай недавние откровения сестренки. — Ох, мужик, тебе не понять все равно!» Их девичьих ресниц я, действительно, так и не понял, но о том, что сквозь зримый Аленин смех под столом творились какие-то невидимые миру нежности, догадаться было несложно. Что ж, здесь все было в порядке вещей — к этой черте нашей юной гостьи у меня никаких вопросов не имелось.
— По нынешним временам, — вновь обратился я к Вике, решив, что капелька стариковского занудства в данный момент не помешает, — ты довольно рано нашла свое поприще. Многие в твоем возрасте о карьере еще не помышляют или не вполне расстались с мечтой стать продавцом мороженого…
— Дима, постой: иногда ты так мудрено говоришь… «Поприще», «карьера» — это про что? Про мою практику в салоне?
— Да, пожалуй, речь идет о практике. Прошу прощения, хотелось как-нибудь приподнять ее статус… Скажи, ты уверена в сделанном выборе? Никакой рефлексии? Никаких сомнений? Так и собираешься до конца своих дней торкать людей за деньги?
— Про конец моих дней мне ничего не известно, — Вика беспомощно раскрыла ладони. — Я даже не уверена, можно ли их называть моими… В конце каждого дня я ложусь спать, а утром следующего — просыпаюсь. Так все выглядит, хотя, может статься, это не совсем верно и глаза по утрам открывает капельку другой человек, считающий, что он — это я. Ну, а мне проще всего считать, что я — это он: ведь в противном случае придется признать, что я не проснулась. Но все это не имеет значения, так как, кем меня ни считай, я встаю с кровати и отправляюсь делать вещи, которые мне нравятся. И так, наверное, будет продолжаться день за днем, пока они не кончатся…
— Откровенно говоря, не совсем понимаю, к чему ты клонишь… — я покосился на Алену, которая до сей поры терпеливо сносила затеянное мной интервью и даже с интересом прислушивалась к репликам, отпускаемым Викой. — Быть может, ты забыла вопрос?
— Извини, не предупредила. Я не отвечаю на твой вопрос, я объясняю, почему не смогу этого сделать… По-моему, меня касается только то, чем я занимаюсь сегодня. А что скажет какая-то старуха, которой придется доживать конец моих дней, это уже ее забота. Надеюсь, она меня не проклянет. А если даже проклянет, мне будет все равно… Вернее, мне уже все равно: иначе бы я сейчас этого не говорила.
— Тем не менее, все, чем ты занимаешься сегодня, направляет тебя к будущему. Другой дороги никому из нас не предначертано. Возьмем сиюминутное понимание этого будущего. Иными словами, как тебе думается прямо сейчас: станут ли нынешние увлечения делом всей твоей жизни?
— Проснулась я именно с этой мыслью. Не считая мыслей о том, что мне срочно нужно сходить по-маленькому, а потом состряпать себе омлет из одного
