вы не будете обижены.
— Какая там еще обида… — буркнул Притыкин.
Мотовилов был доволен сверх меры, его постоянно озабоченное лицо даже как будто бы просветлело, а морщины на лбу разгладились. Он следил за неторопливыми движениями Притыкина с таким вниманием, словно боялся, что тот вдруг передумает. А Притыкин старательно вытер руки полой робы, взял авторучку, оглядел перо и, изловчившись, начал писать, сидя прямо и далеко отодвинув от себя лист. Мотовилов встал, прошелся по конторке, вглядываясь сквозь стекла в солнечно-пыльный цех, и тут ухо начальника уловило непривычную тишину. «И чего они стоят? Тю, дьявол! — все вдруг разом вспомнил он. — Там же этот Зуев копается, вот и заглохло все… Я же обещал минут через пятнадцать быть, а сейчас уже…» Он резко согнул руку в локте, глянул на часы с треснувшим стеклом и глазам своим не поверил: полчаса пролетело как минута.
— Вот, написал, — сказал Притыкин; как ученик, который любуется своим чисто и красиво выполненным заданием по письму, он наклонил голову в одну, потом в другую сторону и, видимо, оставшись довольным своим заявлением, встал и неожиданно заторопился: — Пойду, пойду, и так засиделся, а там работа стоит из-за меня…
— Так я все остальное улажу, Павел Захарович! — крикнул вдогонку слесарю Мотовилов.
— Ага, ага, все, все… — закивал головой Притыкин с порога, толкая дверь.
«Какой человек! Таких по пальцам сосчитаешь… — восхищенно подумал Мотовилов, по привычке пробегая глазами заявление. — И хорошо, и отлично… Теперь туда, а потом уж позвоню…» Он сунул заявление во внутренний карман пиджака, чуть ли не бегом выскочил из конторки и своим крупным шагом направился к вибростолу. В непривычной тиши цеха отчетливо звучали голоса и оклики рабочих, звонкие удары молота о железо, приглушенный шум работающих вентиляторов, и эта тишина действовала на Мотовилова раздражающе, потому что она не сулила ничего хорошего, кроме простоя агрегатов…
— Еще не наладили? — спросил Мотовилов, подходя к формовщикам.
Они сидели на поддоне и курили, сплевывая под ноги и пересмеиваясь. Один из них, тот самый детина со шрамом на щеке, зло усмехнулся:
— С этим гусем разве наладишь? Мы ему помогли вал поставить, а он шпонку потерял, ищет…
— Так, понятно.
Мотовилов шевельнул скулами, упрямо сжал губы, будто боясь, что непристойное ругательство вот-вот сорвется у него с языка, шагнул к вибростолу и ловко, как гимнаст, нырнул ногами вниз, под стальную громаду рамы, заляпанную свежим бетоном. Тут было темновато и остро пахло мокрым цементом, железом и жженой резиной.
— Зуев?!
— Ау!
— Что вы тут в темноте делаете?
— Шпонка, паскуда, куда-то залетела!
— Зуев, чтобы я не слышал от вас больше ругани! Понятно?
— Чего ж тут не понять?
Мотовилов, стиснув зубы от негодования, вдруг наполнившего его грудь странным холодом, пригляделся и различил в другом конце прямоугольного забетонированного углубления серую фигуру слесаря. Он шарил руками понизу и что-то бормотал.
— Зуев, где ваша лампа-переноска?
— Сперли, Евгень Викторыч, какие-то свол… типы из слесарки.
— Вы будете наказаны за это.
— А я тут при чем?
— Потом поймете.
— Наказаны, наказаны… Все пугают…
— Почему у вас нет даже хотя бы фонарика? Вы же ковыряетесь вслепую. Через пять минут ваш вал снова полетит.
— А на кой он мне, фонарик? Куда спешить? Я на окладе. Уродуюсь ровно на сто сорок рубликов. А им, этим сдельщикам, — Леха ткнул ключом вверх, туда, где сидели формовщики, — надо много и быстро подзаработать, так пусть делают складчину и обзаводятся фонариком.
«Вот как: ровно на сто сорок… Бог мой, и как мы терпим таких?..» — почти с отчаянием подумал Мотовилов и достал из кармана коробок.
— Спичками-то хоть могли бы вы посветить?
— Я сроду не куривал.
— Люди наверху есть, Зуев.
— Я с ними не вась-вась…
— Зуев, бегом в слесарку за запасной шпонкой! В этом месяце я лишаю вас премиальных!
— Есть ли они еще, запасные, — угрюмо буркнул Леха.
— Вы слышали?! — Голос у начальника осекся до хрипоты.
— Слышал. — И Леха с неожиданным проворством вышмыгнул из-под вибростола.
Мотовилов дрожащими пальцами чиркнул спичкой — скудный колеблющийся огонек осветил ровные сырые стены углубления и мокрое дно. Осторожно разгребая носком ботинка бетонные осколки, Мотовилов прошелся вдоль стен. Вдруг из-под осколков сверкнула стальным блеском полоска. Шпонка! Совсем пустяковая штучка, из-за которой цех простоял битый час! «Ах, негодяй, только до первого собрания, только до первого… Он же бледный вид будет иметь… — с гневом думал Мотовилов, вставляя шпонку на место трясущимися руками. — Черт, даже не могу… Нервы, что ли…»
Спустя минут десять Мотовилов сидел уже в конторке, курил, платком вытирал шею и с довольным выражением на лице прислушивался к привычному цеховому гулу, который успокаивал его, словно таблетка от сердечного приступа. Огромное колесо завертелось в знакомом ритме работы. Мотовилов снял трубку и набрал номер. В трубке послышался тихий шорох, потом — чуточку вялый голос директора: «Слушаю».
— Федор Анисимович, это Мотовилов! Я насчет Притыкина. Да, да, слесаря по ремонту оборудования. Помните наш разговор о нем? Так вот, он согласен, подал заявление. — Несколько секунд Мотовилов слушал директора, и выражение лица начальника цеха менялось ежесекундно: вот он улыбнулся уголком губ и тут же наморщил лоб, и уже брови сомкнулись, и опять губы тронула усмешка, и глаза повеселели, и подобревшим голосом он произнес:
— Хорошо, отлично. Значит, Федор Анисимович, с завтрашнего дня. Притыкин будет у меня? Все явно. Отлично.
Мотовилов положил трубку, прикурил потухшую папиросу, в блаженном изнеможении откинулся на спинку стула и с удовольствием вытянул ноги под столом. Сделав затяжку, Мотовилов выпустил изо рта клубок дыма и вспомнил, что время уже полуденное и пора бы съездить домой пообедать. Его дом был недалеко от завода: всего в пяти минутах езды.
Мотовилов вышел из конторки, запер дверь на ключ и заторопился из цеха.
День был ярко-солнечный; безоблачное небо казалось особенно глубоким и такой чистой голубизны, словно апрельские дожди смыли всю его зимнюю копоть, а южные ветры принесли с собой эту необычную прозрачность воздуха и волнующую свежесть далеких полей.
Радуясь погожему дню, довольный, что отвоевал себе Притыкина, Мотовилов подошел к мотоциклу; включив зажигание, ударил ногой сверху вниз по педали — мотор затрещал, начальник цеха быстро сел, дал газ и укатил по бетонной дороге к проходной, разбрызгивая лужи.
…Дома у Притыкина была прекрасная ванна, облицованная кафелем, он сам поставил новый смеситель и, приходя с работы, обычно мылся долго и с наслаждением. Но сегодня он решил помыться в заводском душе.
— Смою с себя всю грязь старого цеха, все свои тутошние грехи, чтоб в новый цех явиться чистым с головы до
