Не доезжая саженей десяти, комиссары натянули поводья и встали, разглядывая небольшую кучку затравленных джигитов. Нуруддин выехала чуть вперед и крикнула неожиданно зычно:
– Здравия желаю, товарищи!
– Кто вы и что здесь делаете? – не отвечая на приветствие, строго спросил чубатый командир.
– Я – Нуруддин Зарипова, комиссар особого отдела Четвертой армии. Представься и ты, товарищ.
Несколько секунд он холодно осматривал ее с головы до ног, но Нуруддин встретила его взгляд такой сияющей улыбкой, что, видно, ему стало неловко, и он представился, хоть и не слишком охотно.
– Степан Матвейчук, командир разведки Каратегинского экспедиционного отряда. Это мой заместитель, товарищ Бекболóт. Фамилия ему – Исаков.
– Знаю ваш отряд, товарищи, – кивнула Нуруддин. – Вас же отправили в Алайскую долину на поимку Фузаи́ла Максýма, так?
Матвейчук переглянулся с Бекболотом, потом отвечал весело:
– Может, так, может, и нет. Вы лучше про себя расскажите – зачем да почему у нас оказались, так далеко от Четвертой армии? Да еще к тому же под командованием женщины.
Нуруддин усмехнулась. А что, товарищу Матвейчуку женщины не по нутру? Может, ему и Клара Цеткин с Розой Люксембург не товарищи? Чубатый командир немного смутился: да нет, он не к тому.
– А я к тому, – веско прервала его Нуруддин. – Где это видано, чтобы собственных товарищей гнобить только потому, что они юбку носят? Тем более, что в Туркестане, например, женщины и вовсе в штанах ходят. Ты, товарищ, брось это мужское высокомерие, не нужно.
Матвейчук примирительно махнул рукой: ладно, ладно, виноват. А все ж таки по какому-такому делу товарищ Зарипова со своими бойцами сюда явилась?
– Вот и видно, что ты разведчик, – отвечала ему Нуруддин. – Перед ним девушка красивая стоит, а ему лишь бы разведывать да разнюхивать.
Но, увидев, что Матвейчук переменился в лице, поспешила продолжить.
– Задание наше – высочайшей степени секретности. Но вам как верным солдатам революции могу намекнуть, что связано оно с перемещением чрезвычайно важных документов.
Тут неожиданно в разговор вмешался Исаков.
– А почему важные документы везет такой маленький отряд?
– А кого нам бояться? – пожала плечами Нуруддин. – Своих же товарищей красноармейцев?
– Ну, мало ли, – сказал Матвейчук. – Остатки басмаческих банд еще рыщут по горам. Ходят слухи, что где-то поблизости действует банда Кадыр-Палвана.
Нуруддин засмеялась: тут она может товарищей порадовать. Кадыр-Палван убит, а банда его рассеяна, так что беспокоиться не о чем.
– И кто убил? – снова спросил Исаков.
– Догадайся, – весело отвечала Нуруддин. Джигиты ее засмеялись, тем самым как бы давая понять, что без них тут не обошлось.
Матвейчук улыбнулся.
– Ну, – сказал, – коли так, тогда добро пожаловать. Однако, – он неожиданно поднял палец вверх, – позволь все же посмотреть на твои, товарищ, документы.
При этих словах басмачи Кадыр-Палвана застыли. Однако сама Нуруддин даже глазом не моргнула. Вытащила мандат, предъявила его Матвейчуку, а еще достала бумагу из особого отдела Четвертой армии. Бумага эта предписывала всем органам советской власти «оказывать подателю сего товарищу Зариповой всяческую помощь и содействие.
Командир разведки бросил на документы беглый взгляд и передал их Бекболоту Исакову. Киргиз, напротив, изучил бумаги весьма тщательно, даже понюхал их зачем-то. После чего, успокоенный, вернул все обнюханное Нуруддин. Та улыбнулась Исакову, тот, суровый, как североамериканский индеец, в ответ только нахмурился.
Матвейчук же, который после выяснения всех формальных обстоятельств совершенно успокоился, видимо, почувствовал к Нуруддин особенную симпатию – то ли как к товарищу по революционной борьбе, то ли просто как к красивой молодой девушке. Как и положено отважному красному командиру он немножко гарцевал вокруг нее и даже слегка интересничал. На все это с явным неодобрением глядел Палванбой.
– А вы, простите, товарищ Зарипова, замужем или свободны? – спросил Матвейчук как бы между делом.
– Я освобожденная женщина Востока, а детали значения не имеют, – лукаво улыбнулась ему Нуруддин.
Обнадеженный таким, надо сказать, двусмысленным ответом, Матвейчук распушил хвост еще больше. Он заметил, что жизнь в Туркестане практически наладилась, нужно только перебить оставшиеся мелкие банды.
– Да и много ли их осталось, – кивнула, соглашаясь, Нуруддин, – десяток-другой.
– Точно, – обрадовался Матвейчук, – тут работы от силы на пару месяцев. А потом уж можно будет затевать мировую революцию. Но это, конечно, не в ущерб личной жизни.
Нуруддин снова кивнула: личная жизнь большевика не должна терпеть ущерба ни при каких обстоятельствах. Тем более товарищи из Германии и Египта хороший почин сделали, а там уж революция пойдет нескончаемо, или, как учит нас товарищ Троцкий, перманентно.
Услышав такие ученые слова, Матвейчук на минуту даже ухаживать забыл, смотрел на товарища Зарипову с восхищением. Чего совсем нельзя было сказать об Исакове: киргиз знал, что такое женщина и на какие хитрости способна, особенно же в период гражданской войны между красными и басмачами. Впрочем, документы у нее были в порядке, и как будто никаких оснований подозревать ее не было, однако какой-то червь точил сердце товарища Исакова. Наконец он выгадал подходящий момент и вкрадчиво спросил:
– Скажи, товарищ Зарипова, а почему твои бойцы как басмачи какие-то выглядят?
– Так и вы на английских джентльменов не очень-то похожи, – отвечала на это Нуруддин.
Матвейчук захохотал.
– О! Как она тебя уела! На английского джентльмена ты, Бекболот, и правда не очень-то похож.
Исаков кисло улыбнулся и, слегка отстав, хмуро поехал сзади.
Нуруддин не боялась, что ее басмачи себя выдадут: манеры и обычаи красноармейцев Туркестана знали они хорошо, потому что не одного такого красноармейца в свое время шлепнули. А, сложись жизнь иначе, сами вполне могли быть красноармейцами. Известно ведь, что на сторону советской власти переходили даже самые лютые курбаши, например, тот же Мадамин-бек. Впрочем, долго находиться рядом с Матвейчуком и недоверчивым Исаковым она тоже не планировала. Но об этом решила пока не распространяться.
До экспедиционного отряда в этот день они так и не добрались, решили переночевать прямо на природе, тем более, что жить в палатках для местных красноармейцев дело было такое же простое и естественное, как для русских – в бревенчатых избах.
Как-то так само собой вышло, что вечером Степан Матвейчук и Нуруддин поехали любоваться закатом, особенно красивым тут в это время года. Двинул было за ними и Бекболот Исаков, но Степан провернулся к нему и со всей большевистской прямотой сказал:
