Книга Зимняя война - Влад Тарханов

тебе с ним познакомится, дать ему какую-то оценку, как человек входит в твой мир, становится его частью, твой мозг вбирает в себя его внешний вид, голос, запах, мимику, привычки и движения. Это происходит помимо твоей воли, твой мир становится больше. И тут бой, и тут человек уже хладный труп, последние почести, короткая речь, стопка водки, и то не за каждого… ибо сопьюсь! Но мир твой становится меньше… И от этого тоска…

А ещё был страх… Страх потерять людей, когда можно их не терять. Было желание всё сделать самому, но потом быстро пришло отрезвление: ну не может же быть командир во всех дырах затычкой. И тогда я быстро понял, что такое кадровый голод. А теперь ещё и жуткий дефицит времени. И занят я был важным делом, и понимал, что докладные на меня пошли наверх. И что не только приятели и друзья есть у меня, но и враги. Вот только не определился, кем станет для меня Лев Захарович Мехлис в ЭТОЙ истории врагом или другом? А третьего не дано: попал в его сферу внимания, так разложат тебя по кубикам, сложат и куда-то зачислят: и лучше всего, чтобы в друзья.

В Наркомате Обороны меня встретил деловитый капитан, вручил ордер на вселение в гостиницу, расписание мероприятий, требование по форме и сказал, что сотрудники ведомственной гостиницы в курсе, и всем, чем надо, помогут. В финансовой части получил денежное довольствие, с учетом боевых довольно прилично набежало, так что мог себе позволить и ресторан, вот только хотелось избежать ресторанных барышень, которых пока ещё ночными бабочками никто не называл.

Награждение должно было произойти в Кремле завтра утром, там же должен был состояться торжественный банкет. Награждать должны были большую группу военных, отличившихся в ходе боевых действий с Финляндией. Мне уже по секрету сообщили, что мне прилетит на грудь еще одно Знамя[79]. Первый орден мой реципиент получил за военную миссию в Китае.

Решил пройтись по довоенной Москве, когда ещё такая возможность выпадет, заодно посмотрю, не прикрепили ил ко мне кого-нибудь из конторы товарища Берия. Но наружного наблюдения так и не заметил. Москва была шумной всегда, сейчас, для своего времени, тем более, а вот для меня она была просто воплощением тишины и застоя. Всё очень медленно. Метро ещё не связало все районы города в одну сеть, но уже скоро это произойдёт, точнее, после войны. Судя по книгам про попаданцев, мне должны подложить женщину, чтобы узнать все мои секреты и держать в медовой ловушке до конца моих скорбных дней. Но, удивительное дело, со мной никто не знакомился, а сам я не делал попыток кого-то закадрить. Мне достаточно было наслаждаться мягкой московской зимой. Мягкой, конечно же, по сравнению с финской. Поражала чистота и порядок на улицах. С моим временем не сравнить. Милицейские патрули контролируют гражданских, комендантские патрули контролируют военных. И к патрульным обращались граждане, и не боялись! Я что-то слышал про народную милицию, так вот она какая, когда народная! Не страшная совсем. У меня трижды проверили документы – и всё вежливо, без хамства. Зашел в несколько магазинов, сделал несколько мелких покупок, проголодался. Возвращаться в гостиницу где был, по словам товарищей, очень приличный ресторанчик, было далековато. Недалеко был ресторан «Арагви». Не так далеко от центра я забрался. Поел, порадовался хорошей кухне, на фронте так не покормят, хотя пельмени в дивизию приводили очень даже недурственные, но кавказская кухня в хорошем исполнении да из свежих продуктов – нечто особенное! И все-таки был все время немного напряжён. Ждал подводки к своей тушке женщины… и не дождался.

А вот возвращение в номер меня порадовало, в смысле, что всё было более-менее ожидаемо. Мои метки были нарушены. Волосок, пылинка, кто-то пересматривал документы, которые были в папке, аккуратно, не нарушил последовательность, а вот уголок одного документа оказался выпрямленным. Значит, есть реакция. Какая-то странная, но всё-таки есть!

Замок в Баварских Альпах (интерлюдия)

4 января 1940 года

Огонь так же приветливо горит в камине. Пожилой обитатель замка совсем плох. Он слаб, укутанный пледом все равно мерзнет. Посетитель его утомляет и, в тоже время, даёт ему ощущение нужности и полезности. Может быть это то немногое, что даёт ему силы жить и бороться с недугами, которых стало слишком уж много.

– Фриц, старина, вы сегодня выглядите неважнецки, мой доктор был у вас?

– Ах, оставьте, Вилли, когда мне теперь выглядеть хорошо? Пожил и ладно.

– Ну вот, может мне приехать в другое время?

– Вилли, оставьте этот политес, на него действительно нет времени.

– Мне нужна ваша помощь, Фриц. Очень нужна.

– Последняя услуга на последнюю услугу. Согласны?

– Согласен.

Взгляд Канариса совершенно не выражает эмоций, но вот поза этого человека маленького роста и огромной амбициозности говорит о настоящем напряжении, которое его скрутило во вроде бы удобном кресле.

– Вилли, скажите откровенно, вы можете помочь мне уйти? Мне пора. А ваш доктор только продлевает мои мучения.

– Последняя услуга, Фриц, и вы свободны.

– Хорошо, Вилли, моё завещание в секретере, в сейфе. Ключ на шее. О! Это то, о чём я думаю? Цианид? Хорошо, я слушаю вас.

– Война Германии и России. Мне нужен ключ от этой войны.

– Вы раскопали это, хвалю. Не был уверен. Хорошо.

– Фриц, нам нужно сделать победу над Россией безоговорочной. Не возможной, а именно безоговорочно возможной! Я очень надеюсь, что у тебя в рукаве есть какой-то козырь.

– Хорошо, Вилли, ты мне помог, у меня есть человек, про которого даже ты не знаешь. Об этом сейфе ты не знал. Вилли, не делай такого лица! Сколько раз твои ребята тут всё перерыли? Я достоверно знаю три раза. Один раз промахнулся? Смотри.

Сейфом оказалась крышка стола. Пожилой морской волк каким-то неуловимым движением нажал на известную только ему точку. Ничего не произошло. Нажал еще раз и еще. Небольшой фрагмент стола отошел в сторону.

– Эти папки теперь твои, Вилли. Это и есть мое настоящее завещание. Но тебя сейчас интересует вот эта, красная. Этот человек – твой шанс. И оставь меня, будь другом, наедине с избавлением.

Неожиданное знакомство

Москва. 9 февраля 1940 года

Утро началось для меня в шесть часов после полуночи. Парадная форма, выглаженная и сияющая, сапоги, верхняя одежда, всё было при мне. Как и портсигар. Хороший массивный портсигар, в котором лежали исписанные листки папиросной бумаги. Ничего более тонкого тут нет. А у меня возникла уверенность, что