– Не думаю, что это возможно, – сухо сказал он. – По крайней мере пока ты прикасаешься ко мне.
Маргарет подняла голову. Лицо Монтрейна потемнело, словно жар его плоти распространился по всему телу. Маргарет положила ладонь ему на живот, другая рука по-прежнему сжимала его плоть.
– Ты должен думать о голубом, – повторила она тихо. – Например, о синеве твоих глаз.
– Кажется, сейчас я не в состоянии думать о цветах.
Маргарет опустила руки.
– Думай о голубом, – ласково настаивала она.
– Ну да, голубой, – промолвил он через несколько мгновений.
Маргарет улыбнулась, осознав, что Хоторн едва сдерживается, чтобы дать ей возможность продолжить игру.
Одного слова, жеста довольно для того, чтобы остановить ее. Но он молчал, терпел, став участником этой любовной игры.
Он ждал.
– Голубой, – повторила Маргарет, снова придвигаясь к Хоторну, пробегая кончиками пальцев по его спине. – Голубой цвет – приглашение. Открытие чувственных каналов. Начало игры. Думать о голубом, – шептала она, осыпая поцелуями его плечо, – значит открыть для себя новые возможности.
– И все это, выходит, только при мысли о голубом цвете, – вымолвил Хоторн. Его голос звучал грубовато, Маргарет улыбнулась.
– Зеленый, – продолжала она, приподнимая его руки так, чтобы можно было подсунуть под него свои, – это цвет, готовности. Цветение весны, пробуждение природы. Зрелость чувств. – Маргарет прижалась щекой к спине Майкла и обвила его торс руками. Она слышала неистовое биение его сердца. Когда Маргарет впилась ногтями в его кожу, до нее донесся его судорожный вздох.
– Какой следующий цвет?
– Ты готов для него?
– Более чем, – коротко ответил Хоторн.
Маргарет встала сбоку от него, глядя на его восставшую плоть.
– Будь я невинной девушкой, – сказала она, – я бы пришла в ужас от размера твоего члена. Я бы не могла представить, что у меня внутри найдется для него место.
Майкл заскрежетал зубами, но промолчал, не шелохнулся. Это была сладкая пытка. Маргарет прикоснулась к его плоти рукой. Он закрыл глаза.
– Оранжевый, – продолжала она. – Цвет сердца огня. Говорят, это и есть цвет самой страсти.
– А разве не красный?
– Красный будет позже, – тихо промолвила Маргарет. Ее пальцы продолжали ласкать его естество.
Руки Майкла сжались в кулаки.
– Погладь меня обеими руками, – попросил он.
Тело Маргарет пылало, кожа горела, соски отвердели до боли.
– Нет, еще рано, – прошептала она. – Позже, а пока думай об оранжевом. – Она опустилась перед ним на колени. Плоть Майкла, казалось, становилась все больше, словно рвалась к ее губам, его бедра дернулись вперед, как будто он хотел, чтобы она проглотила его.
– Оранжевый. Красный. Голубой. Зеленый, – выдохнул он. – Что еще?
– Терпение, – с улыбкой промолвила Маргарет. Она еще раз провела пальцами по его плоти. С каждым разом ее руки действовали все увереннее. – Великолепный инструмент для получения удовольствия, – вымолвила она. – Так утверждали женщины из «Записок» Августина X.
Монтрейн издал какой-то звук – то ли выругался, то ли просто застонал, Маргарет не разобрала.
Портниха привезла с собой целый ворох лент и кружев. Маргарет подошла к ее корзинке и вытащила оттуда длинную голубую ленту, а затем вновь опустилась перед Хоторном на колени, провела дрожащим пальцем по его набухшей плоти.
– Интересно, почему это церковники говорят, что Адама соблазнила Ева? – спросила она. – Думаю, Адам начал первым.
– Ты намекаешь на змея? – хрипло спросил он.
Маргарет улыбнулась еще шире.
– Возможно, Ева соблазнила его словами... И еще цветами. – Наклонившись, он поднял Маргарет, и они слились в горячем поцелуе. – Хотя нет, – проговорил Майкл, отрываясь от Маргарет. – Это была именно Ева.
Маргарет посмотрела на него сияющими глазами, ее щеки пылали.
– Ложись на пол, – велела она. В висках у нее стучало, по телу ползла сладкая истома. – Пожалуйста.
Несколько мгновений Монтрейн молча смотрел на нее. Маргарет удивилась, когда он выполнил ее просьбу, настолько необычным было выражение его глаз.
Хоторн лег перед Маргарет на пол, закинул одну руку под голову, слегка согнул одну ногу. Он был безупречен.
– Закинь обе руки за голову и скрести запястья, – приказала Маргарет.
Одна бровь Хоторна, по обыкновению, приподнялась. Он послушно позволил Маргарет связать себе руки. Она уложила их у него за головой, а затем принялась обвивать лентой его торс, каждую ногу; закончив внизу, она связала концы ленты бантом. Ее пальцы едва прикасались к нему. Фаллос Хоторна торжествующе восставал из голубой пены. Маргарет заглянула ему в лицо.
– Самые опытные куртизанки из «Записок», – заговорила она, – часто совершали дерзкие поступки. Но только с самыми опытными любовниками.
Хоторн молчал.
– Это называется «Сто любовных облизываний», – сказала она. – Проверим твою сдержанность и силу воли? – Язык Маргарет заскользил по его плоти. Она то лизала ее снизу вверх, то делала языком круги, чтобы продлить удовольствие. Наконец Маргарет подняла голову. – Итак, это только начало.
Монтрейн закрыл глаза. Маргарет продолжала свое дело, руки Майкла вытянулись за головой, пальцы вцепились в ковер. На его лице застыло такое выражение, словно он испытывал сильную боль.
– Любовник, считающий себя опытным, мог выдержать только десять облизываний, – проговорила Маргарет. – Человек, который любит растягивать удовольствие, выдерживает тридцать, – сказала она через несколько мгновений. – Но лишь самые лучшие, опытные любовники в состоянии продержаться до сорока и больше.
Маргарет начала считать вслух. Когда она дошла до двадцати восьми, Хоторн застонал. На тридцати трех его бедра выгнулись ей навстречу, его плоть потянулась к ее губам.
– Тридцать семь, – вымолвила Маргарет, касаясь губами его жезла.
– Маргарет... – бессильно прошептал Хоторн.
– Тридцать восемь, – объявила она.
Хоторн был настолько объят жаром, что Маргарет казалось, будто она прикасается к пламени. Ее пальцы все быстрее поглаживали его плоть, голубая лента увлажнилась. Чем больше Маргарет ласкала и вылизывала его естество, тем больше и длиннее оно становилось.
– Сорок, – произнесла Маргарет еще через мгновение, поднимая голову и награждая Монтрейна торжествующей улыбкой.
Его лицо исказилось от ярости – это был совсем не тот человек, который привык жить, взвешивая каждый свой поступок, рассчитывая каждый шаг, постоянно составляя всевозможные планы и схемы.
