не происходит, я тоже не могу, — сказала Катя.
— Есть план? — поинтересовалась Маша, не отрываясь от смартфона.
Кате захотелось протянуть руку, сграбастать ее за крашенную в блонд шевелюру и ткнуть носом в стол. Лидия Андреевна, будто почуяв неладное, деликатно кашлянула. Изо рта у нее вылетело несколько крошек.
— Есть, — сказала Катя, хотя никакого плана не было. Предстояло хорошенько все обдумать. Две эти клуши, одна трусливая, другая наглая, отвлекали ее своим присутствием. Надо было их выпроводить. Но Катя поняла вдруг, что не знает, как об этом сказать. «Дамы, спасибо, что зашли»? «Вы свободны»? «Все свободны»? «Я вас больше не задерживаю»? Одна фраза глупее другой. Наступил странный ступор. Катя даже немножко вспотела, пытаясь найти нужные слова.
Лидия Андреевна вновь кашлянула.
— Катерина Дмитриевна, простите, что расстроили вас.
— Вы-то виноваты разве? — сказала Катя. — Не вы же мальчика так назвали. — Она вздохнула. — Мне надо все это хорошенько обдумать.
— Да-да, — ответила догадливая Лидия Андреевна и встала. — Маша, идем работать.
Та убрала смартфон в карманчик передника. И как будто проснулась.
— Прошу вас быть на связи, — попросила Катя.
— Да, безусловно.
Они вышли, а Катя думала, с кем бы посоветоваться.
Вариантов было немного — мама, муж, да и, пожалуй, все. А что они ей скажут, Катя и так знала. Мама потребует вызвать полицию. А муж просто использует очередную возможность, чтобы поговорить о себе. Валерий был актером. Три года назад он ушел из театра и теперь сидел дома. Писал бесконечную пьесу и по ходу дела репетировал главную роль. Время от времени он читал ей куски, в которых Катя ничего не понимала. Однажды Валерий попросил посмотреть сценку. Он сел, закинул ногу на ногу и уставился в одну точку. Прошла минута. Прошло две минуты. Прошло три минуты.
— Ты забыл текст? — спросила Катя.
— Да нет же! — Он подскочил. — Какой к черту текст? Здесь не должно быть текста. Это пауза! И я ни разу не моргнул!
Катя не знала, что сказать.
Но зато Валерий-старший каждое утро отводил в школу Валерия-младшего, а днем забирал домой. И даже не забывал разогреть суп и покормить сына.
Она ему позвонила.
— Как дела? Дома все хорошо? — спросила Катя.
— Да дела-то как будто хорошо, — сказал Валерий. — Но я опять имел неприятный разговор с твоей мамой.
Он замолчал. Катя тоже молчала, дожидаясь, пока он продолжит. Он не продолжал. Она вздохнула и спросила:
— О работе?
— В точку! О работе! Как будто я не работаю! А если бы не работал, то даже тогда не пошел бы к ней подчиненным.
— Я все знаю. Давай не будем на эту тему. Валерик чем занят?
— Мы пообедали. И я отпустил его поиграть в футбол на площадке. Он там с мальчишками.
— Ты за ним смотришь?
— Да, разумеется. Я прямо сейчас стою у окна. И машу ему рукой. А он машет мне в ответ.
Катя улыбнулась:
— Ладно. Хорошо. Слушай, я хотела кое-что спросить. В дверь осторожно, будто боясь, что она развалится от малейшего прикосновения, постучали. Потом появилась голова Лидии Андреевны.
— Поговорим вечером, — сказала Катя. — Целую.
— И я, — отозвался Валерий.
Она нажала отбой.
— Простите, что отвлекаю, Катерина Дмитриевна.
— Вы не отвлекаете. Что-то случилось?
— Мне пришла в голову идея.
— Присядьте.
Лидия Андреевна села.
— Насчет Гиги? — спросила Катя.
— Да, да, насчет Гиги.
— Говорите.
— Давайте устроим над ним суд, — сказала Лидия Андреевна. — Понарошку, понимаете? А дети примут участие. Такой детский Нюрнбергский трибунал.
— Детский трибунал над детским Гитлером? — сказала Катя и вдруг почувствовала себя полной дурой из-за того, что это произнесла.
— Да. Сделаем такое представление.
— А потом понарошку его повесим? — спросила Катя. — Или расстреляем?
— Нет, Катерина Дмитриевна, это перебор, конечно. Суд его приговорит стоять в углу. Недолго. Полчаса, например.
— Да, Гитлеру такой приговор понравился бы, — сказала Катя. — Лидия Андреевна, а зачем это все? Что нам это даст?
— Во-первых, мы объясним Гиге, кто такой Гитлер, что он плохого сделал и почему ему нужно отказаться от своего имени. После этого он попросит родителей дать ему другое имя. Например, Саша или Дима. А во-вторых, мы перед РОНО оправдаемся.
— И вы считаете, пятилетний ребенок что-то поймет?
— Мы подготовимся. Будем убедительны.
— Покажем фото трупов из концлагерей, да? Кинохронику блокадного Ленинграда, правильно?
— Ну, это тоже перебор, возможно, — сказала Лидия Андреевна. — Надо все четко продумать.
— Простите, конечно. Но это безумие, — сказала Катя. — Вы только вдумайтесь, что вы предлагаете.
— Ничего безумного тут не вижу, — поджала губы Лидия Андреевна. — Между прочим, в позапрошлом году соседи наши на девятое мая сделали постановку о подвиге Александра Матросова. И получили от РОНО грамоту. А мальчика, который играл Александра Матросова, пригласили потом на кремлевскую елку.
— Я надеюсь, того мальчика, который изображал пулеметчика, не расстреляли?
— Шутите?
Катя закрыла глаза и загадала, чтобы происходящее обернулось сном. Потом открыла. Лидия Андреевна с любопытством ее разглядывала.
— Об этом не может быть и речи, — сказала Катя. — Точка.
— Ну, как скажете. Только других идей у меня нет. А этот вариант, мне кажется, прекрасно всех устроит. Ну, либо продолжим делать вид, что все в порядке.
— Почему всегда приходится выбирать между плохим и ужасным? — вздохнула Катя.
— А мне, наоборот, кажется, что оба варианта неплохие. Даже хорошие.
— Я подумаю, Лидия Андреевна, и приму решение.
Когда старший воспитатель вышла, Катя позвонила Маше.
— Слушаю внимательно, — ответила та.
— Гигу еще не забрали?
— Да рановато. Обычно около пяти приходят.
— Когда придут, попросите, пожалуйста, зайти в мой кабинет — маму или папу, не важно. Смотря кто придет.
— Ладно, скажу, — ответила Маша и отключилась.
На часах было начало четвертого. Катя понятия не имела, как построить разговор с мамой или папой Гиги. Оставалось почти два часа, чтобы это придумать. Она взяла чистый лист и написала: «Здравствуйте! Меня зовут Катерина Дмитриевна Жукова, я заведующая детским садом. Мне бы хотелось поговорить о вашем сыне». Но больше в голову ничего не пришло. Чтобы успокоиться и собраться с мыслями, Катя изрисовала лист цветками, человечками и геометрическими фигурками. Рисовала она неплохо. Только это никак ей не помогло.
Ровно в пять часов в дверь коротко и громко постучали.
— Прошу, входите, — сказала Катя.
Она попыталась приветливо улыбнуться. Распрямила и без того прямую спину. Положила руки перед собой на стол. В кабинет вошли двое — мужчина и женщина. На вид им было лет по тридцать. Он темноволосый, в белой рубашке с подвернутыми рукавами и с застегнутой верхней пуговицей. Действительно, симпатичный. Она в джинсовой куртке, короткой юбочке и массивных белых кроссовках.
— Няня сказала, что
