потупить на лекции казалась вполне себе приемлемой. Незаметно просочившись в поточку с верхнего входа, я уселся на последнем ряду и приступил к трапезе. Прикончив пиццу, я стал оглядываться вокруг – все вроде было как обычно: прыщи на первых рядах, привычно немодные и некрасивые, строчили конспекты и ждали лишь конца пары, чтобы броситься к кафедре нюхать преподу попку; блатующие южане, также старавшиеся рассаживаться поближе к лектору с ушлым намереньем запомниться на занятиях, развлекались кто как умеет – щелкали друг друга и впереди сидящих ботаников по ушам, играли в карты или в чи-чи-ко и, как результат, нередко оставались в памяти препода, как те самые, кто не слушает и мешает другим; телочки в средних и верхних рядах скрупулезно красили ногти, увлеченно строчили смс или шуршали страницами глянцевых изданий. Обычные студенты, не принадлежащие ни к одному из вышеупомянутых сообществ были довольно хаотично разбросаны по рядам начиная с третьего и заканчивая самой галеркой – кто-то рисовал или слушал плеер, кто-то конспектировал лекцию, кто-то приставал к телочкам, иные и сами становились объектами приставаний. Единственным новым во всей этой истории был незнакомый вайнах с огромным золотым будильником на запястье, сидевший в предпоследнем ряду – прямо передо мной. Пару раз, когда я переговаривался с кем-то из соседей, он оборачивался и бросал любопытствующий взгляд, тем самым вгоняя меня в паранойю. В накуренном состоянии я становился совершенно беспомощным – меня мог обидеть даже ребенок. Впрочем, незнакомец казался вполне дружелюбным и вскоре я уже не обращал на него никакого внимания, как на что-то совершенно привычное.
Мы познакомились на другой день. Во время лекции по культурологи, в конце которой должна была состояться контрольная работа, он попросил сигарету и предложил выйти на улицу покурить. Преподавательница не видела ничего дальше своей тетрадки, так что я, убедившись, что до конца пары еще больше сорока минут, не преминул воспользоваться приглашением.
– Тебя как зовут? – справился он немного по-детски, когда мы спустились на первый этаж социологического факультета и вышли на улицу.
– Меня Марк. А тебя? – ответил я пожимая ему руку.
– Меня Акбар. Приятно познакомиться.
– И мне. Ты перевелся откуда-то? – поинтересовался я.
– Да, из Плешки.
– Че так?
– Да, так вышло. Долгая история, – махнул он рукой и, хитро улыбнувшись, спросил, – а ты вчера на лекцию накуренный что ли пришел?
– В смысле накуренный? – изобразил я удивление, – шмалью что ли?
– Ну да.
– Не, братан, я этой отравой не балуюсь, – ответил я, стараясь звучать максимально убедительно, – даже не пробовал никогда.
– Не обессудь тогда. Показалось, наверное.
– Бывает. Слушай, а ты, если не секрет, кто по нации?
– Не, не секрет, чеченец, – ответил он, без малейшего вызова или надменности, сопровождающих обычно подобные признания, как будто говорил: «я венгр» или «я словак».
– А я думал ингуш.
– А ты различаешь что ли? – ухмыльнулся Акбар.
– У ингушей произношение обычно чище. Ну, типа без всяких там «уолк», «уолжанка», «куроче».
– Ну да, – засмеялся он, – так и есть.
Уже на другой день мы с Акбаром накурились в бункере под вторым гумом, а в следующие пару недель и вовсе так сдружились, что до самого выпуска лазили везде вместе.
6
Прелестным декабрьским вечером, когда воздух был сух, ветер умерен, а кружевные снежинки задорно поскрипывали под подошвами угг, я, развалившись в мягком кресле довольно модного в то время салона красоты, с интересом наблюдал за движениями смешливого содомита, вдохновенно колдовавшего над моей шевелюрой. Предварительно посетив фитнес-клуб и поджарившись в солярии, я планировал, покончив со стрижкой, переодеться в красивое и поужинать с первокурсницей Машей, ставшей первой барышней за весь год, которой я не стал врать. Она произвела на меня столь сильное впечатление, что я решил не путать ее историями о заводах, газетах и пароходах, возомнив почему-то, что она отдастся мне просто так – за то, что я классный парень. Цирюльник мой уже наносил последние штрихи, и я похотливо потирал руки, предвкушая, как, напевая “I’m a back door man”, буду драть эту длинноногую дрянь в родительской спальне – как вдруг мне пришел СМС. Не желая нарушать магию момента прозаичной информацией о балансе лицевого счета, я прочел его только выйдя из салона. СМС был от этой самой Маши – к моему разочарованию, она писала, что помирилась со своим бойфрендом и не сможет увидеться со мной в этот вечер (очевидно, подразумевая под этим «в этой жизни»). Мелодия, которую я мысленно насвистывал немедленно замолчала, а метрах в пятидесяти от меня с пронзительным скрипом затормозила машина, едва не сбившая бродячую собаку, переходившую дорогу в неположенном месте – та чудом проскочила. Планы на вечер рухнули в одно мгновенье. Впрочем, настроение мое было настолько приподнятым, что, ни мало не огорчившись, я пританцовывая двинулся дальше, решив почему-то, что это был знак и мне немедленно нужно помириться с Алисой. Да и не пропадать же было столику, который я забронировал еще утром.
Через пару часов мы с Алисой уже сидели друг против друга в полумраке огромного помещения этого страшно модного бара на Тимура Фрунзе, глядя как пламя свечей колышется на фоне кирпичных стен, грубо выкрашенных грязно-белой краской, и мурчали друг другу какие-то слащавые нежности.
– Почему ты решил мне позвонить? – томно глядя прямо в глаза, спросила Алиса, – я думала, ты меня больше не любишь.
– Понимаешь, малыш, – не задумываясь, очень деловито начал я, не имея ни малейшего представления, чем эта фраза закончится, – я ехал сегодня домой, смотрел в окно и вдруг понял, что, когда, лежа на смертном одре, буду оглядываться на прошедшую жизнь – какой бы она ни была – я не смогу простить себе лишь одного – что прожил ее без тебя, – айсвайн, рекомендованный официантом, превзошел все мои ожидания.
Алиса смотрела на меня, закусив губу. В ее красивых голубых глазах читалось: «так оттрахаю – яйца звенеть будут».
– За тебя, – сказал я, подняв бокал.
– За нас, – с дрожью в голосе ответила она и, сделав глоток вина, одарила меня влажным горячим поцелуем, и безапелляционным тоном добавила, – к тебе или ко мне? – честно говоря, по интонации, это больше походило на «в челюсть или под дых?», нежели «бордо или шардоне?».
Последняя фраза прозвучала очень киношно – как и все, что Алиса говорила, но мы были не в фильме. В реальности, чтобы оказаться в постели, нам предстояло протащиться по пробкам через пол Москвы. Это казалось полным абсурдом, к тому же мне уже разрывало
