– Мне нужно было давно тебе все рассказать, – снова заговорил он и голос его бередил душу своим откровением, своей искренностью. – Но я предпочел поверить ей тогда, шесть лет назад, что между нами ничего не было. Я не воспринимал всерьез ее редкие заигрывания – ты ведь знаешь, она вела себя так со всеми… я не оградил тебя от нее, вовремя не опознав угрозу, хотя должен был… но, золотая моя, пойми: я знал, как она тебе дорога. Я не хотел причинять тебе боль. И кроме того, что не назвал тебе ее имени, был с тобой в остальном абсолютно честен…
Он выдохнул и его дыхание прокатилось мурашками по моей коже. И все же я нашла в себе силы, чтобы прорвать кольцо его объятий, требовательно взглянуть в глаза…
– А по-моему, ты лжешь мне даже сейчас. У нас ведь все разладилось еще до того, как ты привел домой Мишу. Я помню, как ты однажды отверг меня, отказал в близости…
– Это было только раз, родная. Один раз. В тот самый день, когда она позвонила мне и сказала, что нам нужно поговорить… И я почему-то предчувствовал, что этот разговор не принесет ничего хорошего. Я был встревожен, обеспокоен… и неспособен ни на что, кроме как думать, чего она от меня хочет. Все пытался мучительно вспомнить, что было в ту ночь, много лет назад… и никак не получалось.
Он говорил это все горячо, убежденно, но я уже не могла верить ему так, как раньше.
– А где Миша? – спросила с тревогой, только теперь осознав, что Валера приехал один. – Он же не…
– Он не с ней. Я оставил его у Семеновых… ненадолго. Просто очень хотел тебя увидеть…
– Увидел. И что дальше?
– А дальше…
Он мотнул головой и вдруг неожиданно, горько рассмеялся.
– Знаешь, я постоянно, перманентно думаю обо всем этом. И понял лишь одно: если ты усомнилась во мне, значит, я недостаточно показывал тебе, как люблю. Значит, перестал уделять тебе столько внимания, сколько тебе было нужно. И в дальнейшем… я просто готов бесконечно напоминать тебе о том, что ты для меня значишь. Готов завоевывать тебя заново хоть до самого конца жизни. Готов ждать…
– А если я ко всему этому не готова? Если ничего этого больше не хочу?
Я заметила, как расширились его зрачки, словно от внезапного приступа боли, как чернота почти затопила чайного оттенка глаза…
Но он смотрел по-прежнему твердо и непреклонно.
– Я все равно буду надеяться. Потому что никого, кроме тебя, не хочу. Потому что люблю… как можно любить только раз в жизни.
Я не знала, как на это реагировать. Поэтому коротко кинула:
– Мне пора. Холодно.
Он кивнул, двинувшись следом за мной тенью. Уже у самого подъезда, когда я готова была распрощаться, сказал:
– Хотел, чтобы ты еще кое-что знала. Я начинаю судиться… с этой женщиной. Намерен лишить ее всех прав на ребенка и заставить ответить за все… что случилось. И был бы благодарен, если бы ты согласилась выступить на суде в качестве свидетельницы…
Мои губы рефлексивно поджались.
– Так вот зачем ты приехал на самом деле…
– Нет. Неужели ты совсем меня не услышала?..
– Прощай, Валера.
Я вошла в подъезд, ощущая, как пустота в груди все больше разрастается. Как раскаленным клеймом в душе отпечатывается лишь дурное, как в яде недоверия растворяется все хорошее…
Он догнал меня внезапно. Порывисто, требовательно, стремительно развернул к себе. Его губы буквально врезались в мои, почти причиняя боль, но вместе с тем – отрезвляя и одновременно пьяня. Он не просто целовал: он словно поглощал меня, но с каждым касанием губ и языка вместе с тем будто вдыхал в тело новую жизнь…
Я задрожала. Не от холода, не от отторжения. От понимания: я хочу большего. Я почти готова сдаться. Если не душой – то телом точно…
Но он отступил так же неожиданно, как появился рядом. Прерывисто выдохнул:
– Если не веришь моим словам – поверь хотя бы этому. Невозможно так целовать, так хотеть того, к кому давно остыл. Злата…
Мое имя с его губ сорвалось как мольба, как знак капитуляции. Он поцеловал меня снова: быстро, порывисто, но все так же жадно. Я прислонилась спиной к стене, потому что ноги нещадно дрожали…
– До встречи, – быстро произнес муж и бросился прочь так стремительно, словно боялся, что, оставшись, потеряет над собой контроль.
А я поняла, что именно этого от него и хотела.
Потери контроля. Со мной. Из-за меня…
Как раньше.
Глава 38
Несколько недель спустя
– Встать, суд идет!
Валера поднялся со своего места вместе со всеми, затем – так же покорно сел обратно на стул.
– Слушается дело…
Он старался быть собранным, сосредоточенным, несгибаемым. Таким, каким был всегда. Во всяком случае, до всей этой истории с Дашей и Мишей.
Просто он всю жизнь, с самого рождения, знал: у него есть только он сам. Только на себя он мог рассчитывать. И в этой гордости, этом вечном чувстве ответственности, постепенно выродившимся в опеку над близкими и желание помочь всем вокруг, тоже было что-то нездоровое. Пережиток детства – такого, какого не пожелал бы никому. Последствие одиночества и беспомощности – тех чувств, от которых хотел оградить других.
И прежде всего – своего сына. Ради него нужно было держаться, ради него бороться, ради него изолировать ото всех ту женщину, что его родила. Он не хотел называть ее матерью Миши даже в своих мыслях.
Да, он пытался делать все это. Но с каждым прожитым днем, с каждой ночью, проведенной без жены, чувствовал себя все слабее, все безразличнее ко всему, что его окружало. Ему не хватало ее до затмения рассудка, до желания завыть, почти до позорных, недопустимых для мужчины слез. И хотя он обещал ждать ее, постепенно все больше отчаивался, все чаще думал: а если она не вернется никогда?.. Если они не будут вместе, если не смогут вдвоем воспитывать долгожданного ребенка?..
Эти мысли, это одно лишь допущение подобного сценария, делало бессмысленной, казалось, всю его жизнь. Хотя он понимал, что нужен сейчас своему сыну, ничего не мог поделать с тем, что без жены совершенно не представлял этой чертовой жизни. Жизни, которая только после встречи с ней обрела краски и звуки, а без нее стала снова черно-белой.
Он писал ей каждый день, получая в ответ лишь короткие, сухие фразы. Но все равно, преодолевая себя, снова и снова находил, вытаскивал из темницы души слова, на которые обычно был скуп и неумел. Пытался успеть сказать все то, чего не говорил за всю их совместную жизнь – все казалось, что она понимает его и так, без лишних слов… И он просто жил. Просто делал все, чтобы ей было хорошо.
– Очнись, я скоро тебя вызову, – адвокат аккуратно ткнул его в правый бок, призывая сосредоточиться на процессе.
