следующего удара.
— Что, Евсюк, споткнулся? — За моей спиной гогочут одноклассники. Кто-то видел причину падения Ашки, остальным просто весело, что гроза двух классов полетел кубарем.
— Сука! Я тебя ухайдакаю прямо щаз!
Юный боксёр с диким рёвом, привлёкшим внимание учителя физкультуры, бросился на меня. Когда на тебя летит электричка, нет трусости в том, чтобы отойти в сторону. Я знал это, но сделал иначе: принял боксёрскую стойку, а в самый последний момент свернулся в клубок как ёжик. Одновременно уходя под удар и создавая препятствие на пути этой самой электрички. Да уж, не то реакции Евсюку не хватило, не то опыта, но остановиться он не успел. Когда пацан летел через меня, я резко поднялся, еще и руками придавая дополнительный импульс его телу. Вообще считаю, что самый удачный удар в драке — это когда ты ударил соперником по чему-нибудт монументальному и твёрдому. По стене, на пол, об забор — любой твёрдый предмет сгодится, чтоб принять нападающее тело. А зачем тогда бокс? Для реакции, для умения видеть противника, да и вообще — не всегда под боком есть стена, не каждый противник согласится об неё биться…
— Корчагин, ты сдурел! Лежачего не бьют! Отойди! — Голос Валерия Владимировича, оттаскивающего меня от пинаемого тела, донёсся как через вату.
— А? Что? Да. — Я перестал пинать соперника, тем более что мне уже и длины ног не хватало. Не бороться же со взрослым дядькой за сомнительное право пинать лежачего школьника.
— Что это было, Михаил?
— Вы же сами видели — он опять напал ни с того, ни с сего. Я защищался. А потом, видать, ополоумел от гнева. Евсюков же мне всю осень прохода не даёт. Сорвался.
— Вот ты правильное слово сейчас сказал, Корчагин. Ополоумел! Кто тебя этому учил, бить лежачего?
— Ага. Меня учили, что надо всё рассказать учителю, а он примет меря, отчитает хулигана. Хулиганы, они страсть как пугаются отчитывания. Потом на улице подходят и просят прощения.
— Согласен, взрослых привлекать к конфликтам не всегда помогает. Но и так же нельзя.
— Почему? У меня же получилось. Если бы вы не вмешались, еще бы лучше вышло. Раз трое на одного можно, то и лежачего норма.
— Всё, иди, философ! Если до администрации дойдёт, я расскажу всё как было.
— Сто процентов, дойдет. Стукачей много. Сам Евсюков не расскажет, а вот свидетели поделятся. — На этой фразе я опять отскочил в сторону, пропуская налетающего Евсюка, плевавшего, что при учителях драться не комильфо. Физрук не намного выше, но он матёрый дядька в сравнении с нами, скрутить какого-то восьмиклашку для него было секундным делом. Он продолжал смотреть на меня, в то время, когда его рука фиксировала завернутую за спину руку Сашки Евсюкова.
— Ладно, мы идём умываться, а вы все в зал — пляшите, дети, пока вы дети! — И повел свою, вернее мою жертву в сторону туалета. Уверен, что там будет разговор по душам с маканием горячего хлопчика под кран с холодной водой. Тем более, что горячая в наших туалетах не течет, не предусмотрена проектом.
Глядя им в спины, я не мог себе честно ответить, была ли это моя спланированная акция или я действовал спонтанно и на эмоциях как школьник, которому дали суперменские способности.
2 ноября 1981 года
«Воскресенье не считается, так что сегодня именно первый день каникул. И да, у учителей это не выходной день. Я вообще балдею с педагогов! Когда у нас каникулы, у них — время расслабона, которое оплачивается также, как и обычное время работы. Это как если бы токарю не привезли детали, отключили станок и платили бы не две трети ставки за вынужденный простой, а полный оклад с премией. Сильно устроились педагоги, с комфортом. Хотя, кто-то мне напомнит, что они работу на дом берут, так не они одни до ночи трудятся».
Хотя советские, это еще ладно — вижу, как они переживают, болеют за своё дело. Запорол болванку — остался с этой болванкой (ну или с болваном) после уроков и перетачивает. Потому как учитель и педагог. Ответственность перед обществом, перед этими же болван… то есть перед детьми. Ну и по партийной линии могут спросить, мол чего ж ты брак гонишь, дорогой товарищ учитель. Типа, ты с большой буквы или с маленькой?
А капиталистическом будущем всё иначе станет. Я как-то давно, в далёком будущем вывернул ситуацию со школьным образованием и офигел, реально офигел. Возьмём того же токаря, ему нетрудно, а нам понятно всё в его творческом процессе: вот у него целый класс болванок, и он из них должен выточить выпускников. Не один, понятное дело. На его станке точат алгебру с геометрией, а физику нарезают на другом, угу. И вот наш токарь наточил болванок, провели контрольную — из тридцати двадцать пять штук ОТК забраковал, по самому нижнему допуску не прошли, двойки получили. И что? Токарь пожимает плечами и идёт домой: «Класс говнистый попался, из такого материала ничего путного не выточить». На следующий день приходит в школу, видит всё тот же класс или другой такой же… и точит снова брак, весело насвистывая. Он за качество не отвечает. Если конечному потребителю надо, пусть сам вручную напильником до ума доводит или нанимает специалиста за отдельную плату. Кстати, того же токаря могут нанять, но не к этим болванам, а к другому, из соседней школы. Потому как этика учителя диктует: ты за родительские деньги моих вытягиваешь, я за такие же деньги тяну твоих учеников.
Ой, да чего я взгрустнул-то? До тех нехороших времен еще много лет, я может и не доживу… Так, я вообще с какого перепугу про школу начал рассуждать? Мне же в школу сегодня! И не мне одному. И я не виноват, оно само так вышло. После вчерашней безобразной выходки как-то не танцевалось. Когда физрук загнал нас чуть не силком в зал, мы с пацанами еще какое-то время подёргались без души, а потом опять в фойе выдвинулись. И несколько девчонок с нами, что странно. Прямо как эти, как дружный класс стали. Вот на этом междусобойчике я и подкинул идею организовать собственный ансамбль.
— Как это?
— Ирчик, ты же сама только что говорила — в подсобке валяется куча музыкальных инструментов, оставшихся от кого-то.
— Ну да, мы перед субботником вёдра и швабры вытаскивали, видели там дальше всякое музыкальное барахло.
— Виолончель что ли с тубой? — Влез Чуга.
— Нет. Электрогитары, что-то с клавишами, только не пианино, а компактное такое. Как… как парта, но без ножек.
— Электроорган⁈
— Да не факт, может что попроще. Откуда у школы электроорган может быть? Какая-нибудь Ионика или другой синтезатор.
— Синтезатор, м-м-м! Звучит как!
— А может и не звучит. Может, там всё барахло сдохло давно. И вообще, Ионика — барахло древнее как говно мамонта.
— Но попробовать стоит? Иначе нахрена мы все столько лет в музыкалку ходили?
— Родаки заставляли, вот и ходили. Я поклялась, что как музыкальную школу закончу к пианино не прикоснусь.
— Ага. Ирка отвалилась.
— Чего это я отвалилась?
— Сама ж сказала, что всё. — Подзуживаю её. Я не представляю, что такое Ионика, как она звучит, но посмотреть же можно. — А мы не в детском садике, уговаривать не будем. Да и нахрена козе баян?
— Мишка, я не поняла, ты сейчас меня козой назвал?
— Что ты, что ты! Выражение такое, обозначающее нестыковку возможностей и интересов.
Полчаса трёпа привели к выработке плана. И вот мы в школе, топаем к завучу как к персоне с весом и возможностям.
— Я не поняла, у вас что каникулы отменили? Или дома сидеть скучно?
— Второе, Зинаида Андревна! У нас комсомольская инициатива! — Я уже понял, в этой эпохе надо совать во все дырки комсомол и Ленина, так легче пропихнуть невпихуемое. Подозреваю, даже комсомолку на блуд можно уломать с революционным подходом. Но проверять не буду, а вдруг получится… Чревато! Тьфу-тьфу, слово какое вылезло, в наше сложное время всеобщей половой безграмотности и отсутствия презервативов любая романтическая история может стать этой… чреватой. Если вы понимаете, о чём я.
— Я одного не поняла, при чём тут я. Юноши, ваша завуч уже выросла из комсомольского возраста.
— Ну душой-то вы молоды, видно же! Как поётся, не расстанусь с комсомолом…
— Корчагин, я так понимаю, ты в этой банде опять за коновода.
— Чего это опять? Я что, когда-то в чём-то был замечен?
— Молчи уже! Ваших роликов мне хватило за глаза! Среди четверти учебный план пришлось корректировать, а потом еще в РОНО согласовывать. Так что молчи. В смысле, излагай.
Мдя, а ведь она права, я опять вылез! И вроде
