Я как раз делаю кофе, когда сзади подходит Джулиан и целует меня в шею.
– Буду по тебе скучать, – говорит он.
Я поворачиваюсь и кладу руки ему на плечи.
– И я по тебе, – говорю я и приподнимаюсь на носочках, чтобы поцеловать его.
После завтрака Джулиан рассказывает мне о статье, которую только что опубликовал, и о своем докладе на конференции. Меня не перестает впечатлять острота его ума. Неудивительно, что его так ценят с профессиональной точки зрения. После второй чашки кофе я провожаю его в холл и, пока он опускается на корточки и открывает портфель, снимаю и перекидываю через руку его пальто. Тут Джулиан раздраженно мотает головой.
– Черт. Опять забыл телефон наверху. Идиот, – говорит он и большими шагами несется по лестнице.
Проходит несколько минут, и он возвращается.
– Все взял? – спрашиваю я, подавая ему пальто.
– Вроде да, – отвечает Джулиан, одеваясь.
Шарит рукой в одном кармане, хмурится, шарит в другом, ощупывает карманы пиджака.
– Хмм, – говорит он и оглядывает все вокруг.
– В чем дело?
– Ключи от машины. Они были в кармане.
– Уверен? – спрашиваю я, гадая, не заразился ли он моей забывчивостью.
– Абсолютно.
Он снова проверяет карманы:
– Чушь какая-то.
Качает головой, подходит к приставному столику и вынимает из ящика дубликат ключей.
– Поищу, когда вернусь. Уже опаздываю.
Мы снова целуемся, и я машу ему, стоя на пороге, пока «ягуар» не скрывается из виду. Его отъезд привел меня в уныние. Стараясь стряхнуть с себя хандру, я иду наверх, чтобы одеться, и обещаю себе хорошо провести день вместе с дочкой. Всего одна ночь, и даже не успею оглянуться, как Джулиан будет дома. Утром мы с Валентиной идем в Детский музей, потом где-нибудь пообедаем. Она спросила, можно ли разогреть на ужин пиццу, и я сказала, что это отличная идея.
Приняв душ и одевшись, я подхожу к спальне Валентины и приоткрываю дверь. Она уже оделась, сидит на кровати и читает. Вхожу.
– Ты уже встала? Тихо как мышка. Давно?
– Нет. Только почитала немножко.
Она закрывает книжку и спрыгивает с постели.
– Мы сейчас пойдем в музей, да?
– Ага. А потом за подарками к Рождеству. Как ты красиво нарядилась!
На ней ярко-розовый свитер с горлом и коричнево-белые ковбойские сапожки. Я смотрю, как она причесывается и забирает волосы под фиолетовый обруч с блестками.
– Ты отлично выглядишь, – говорю я, и мы спускаемся по лестнице, держась за руки.
– И ты, мамочка. Только надень тоже ковбойские сапоги. Тогда мы будем одинаковые.
Смотрю на сапоги с шерстяной подкладкой, в которых так удобно ходить целый день. Я не горю желанием сменить их на ковбойские, но ради Валентины готова.
– Точно. Давай быстренько вернемся наверх, и я в них переобуюсь.
– Ура! – хлопает в ладоши Валентина.
Справившись с обувью, мы снова идем вниз. Валентине не терпится начать день, который мы с ней предвкушали две недели.
– Держи, – я подаю ей пуховик. – Помочь застегнуть?
Она делает надменную гримаску:
– Я не ребенок, мама.
– Конечно, – говорю я, сдерживая смех. – Иногда я забываю, какая у меня уже большая девочка.
Валентина смотрит уже благосклоннее.
Накидываю собственную пуховую куртку и беру сумку.
– Вперед, – говорю я и открываю дверь из кухни в гараж. Вытаскиваю из сумки ключи и нажимаю кнопку, но машина не реагирует. Нажимаю еще раз и еще. Ничего не происходит. Смотрю на ключи и в ужасе вздрагиваю. Это от «ягуара» Джулиана. Внезапно меня обдает жаром, и Валентина спрашивает, что случилось. Не могу собраться с мыслями. Как эти ключи оказались у меня в сумке? Я всегда оставляю ее на полке в холле, прямо рядом с подставкой для ключей. Неужели я бессознательно достала ключи из его кармана и сунула к себе в сумку? Выуживаю собственные ключи, мы трогаемся в путь, но меня трясет, и я себе не доверяю.
Дальше я стараюсь отвлечься и получать удовольствие, и у меня, в общем, получается. Домой мы с Валентиной возвращаемся усталые, и она с радостью соглашается на мое предложение переодеться в уютную пижаму перед ужином.
– Я надену пижаму с Белль и тапочки с Рапунцель, – заявляет она и скачет по ступенькам, напевая Be My Guest[5].
Когда она поднимается на второй этаж, я иду на кухню и ставлю пиццу в духовку, а потом иду переодеться сама. Мы целый день провели на улице, и мне все еще зябко, поэтому я натягиваю фланелевые пижамные брюки и длинное флисовое платье.
– Пицца почти готова, – говорю я, входя на кухню вместе с Валентиной.
– Моя самая любимая еда, – говорит Валентина, забираясь на барный стул за стойкой.
Я достаю из духовки сковороду, разрезаю пиццу и кладу нам по куску.
– Осторожно, еще горячо, – предупреждаю я Валентину.
Она наклоняется, почти касаясь пиццы губами, и начинает дуть быстро-быстро. Это зрелище сразу поднимает мне настроение.
– Теперь можно есть? – спрашивает Валентина, трогая пиццу пальцем.
Я смеюсь:
– Ну, если пальцу не горячо.
Она смотрит на меня широко раскрыв глаза, мотает головой, берет пиццу и откусывает от нее.
Я собираюсь предложить ей второй кусок, но у нее уже слипаются глаза, и она сидит, подперев голову рукой.
– Мам, я устала.
– У нас был насыщенный день. Давай уложим тебя в постель и почитаем книжку?
Когда она засыпает, на часах еще только начало девятого. Решаю тоже лечь пораньше. Беру с ночного столика книгу, залезаю в постель, подкладываю под спину вторую подушку и начинаю читать. Скоро веки мои тяжелеют, а потом я вдруг просыпаюсь оттого, что книга падает мне на грудь. Выключаю свет, натягиваю одеяло и закрываю глаза. Но сон не идет. Из головы не выходит история с ключами. И все же мне нужно отдохнуть, и я начинаю делать дыхательные упражнения, которым научилась на сеансах терапии. Вдох, считаю до восьми, выдох, считаю до восьми. Расслабленно слушаю тишину, и вдруг в голове взрывается фейерверк, словно на День независимости. Голоса. Кто-то говорит, причем не у меня в голове, а вслух. Это что, галлюцинация? Так громко! Я лежу неподвижно, широко раскрыв глаза и не дыша, и слушаю. Теперь я ясно слышу резкий, гневный голос. «Дьявол. Ты дьявол. За что ты хочешь навредить Валентине? Что ты за мать, если желаешь зла своему ребенку?»
– Хватит! – кричу я, рывком садясь. – Кто ты?
