Случались и убийства. Грабежи и пьяные кулачные баталии были тут делом настолько житейским, что писавшие протокол полицейские так и говорили потерпевшему: «Ты что, не знал, что такое – Вяземский дом? Впредь наука, не будешь тут шляться». Но, несмотря на все эти криминальные «шалости», по которым «лавра» держала печальное первенство по Петербургу, сюда частенько забредали и довольно обеспеченные, вполне респектабельные горожане. Одних привлекала дешевизна «семейных бань», другие искали острых ощущений – и сплошь и рядом находили приключения на свою голову, и те и эти…
Это веселое местечко просуществовало до начала XX века. Потом князь умер, а его наследники, похоже, не захотели связываться с местом со столь дурной репутацией. Все построенное князем они снесли под корень, а на месте «лавры» построили два вполне приличных дома для «чистой публики». Чем бывшие обитатели «лавры», печально разбредавшиеся кто куда, безусловно, были крайне недовольны – очень уж вольготно им тут жилось…
Нельзя не упомянуть и о проституции, имевшей в Петербурге самое широкое распространение. Потому что так уж исстари повелось: где проституция, там и криминал. Ниже всех стояли «уличные», как легально зарегистрированные в полиции (при этом паспорт отбирался и выдавался так называемый «желтый билет»), так и «нелегалки», из скромности не желавшие афишировать себя в полиции. У таких, как правило, имелась какая-нибудь убогая комнатушка – либо снимали номер в «семейной бане». Сколько их было в точности, неизвестно: официальная статистика, конечно, велась, но специалисты полагали, что «нелегалок» действовало едва ли не вдесятеро больше, чем зарегистрированных (кстати, в точности так же обстояло в Лондоне, Париже и Берлине).
Были в немалом количестве и бордели – куда ж без них? Они прямо-таки официально делились на открытые «дома терпимости» (веселые девицы там жили постоянно) и «тайные притоны» наподобие современных «гостиниц на час» или «квартир на сутки» (которые у нас сплошь и рядом используются для известных целей).
Любителей «клубнички» сплошь и рядом подстерегали нешуточные опасности. Самая безобидная – это когда девица, ведущая «кавалера» в один из таких притонов, на темной лестнице выхватывала у него кошелек или бумажник и проворно уносила ноги. В некоторых борделях была отработана другая система, похитрей – из соседней комнаты вела потайная дверь, открывавшаяся совершенно бесшумно, и, когда разнежившийся клиент подремывал (или, так сказать, был увлечен процессом), появлялся проворный человечек, передвигавшийся в полной темноте бесшумно и ловко (номер ее давно изучил, как свои пять пальцев), в два счета обшаривал разбросанную одежду клиента, забирал все ценное и исчезал тем же путем. Естественно, когда все открывалось, девица знать ничего не знала, ведать не ведала, да вдобавок частенько насмешливо вопрошала: да были ли вообще у тебя, милок, серебряные часы или двести рублей в бумажнике? Как было с одним военным врачом, у которого попятили из бумажника две тысячи рублей, а потом нахально смеялись в лицо: «Ну что ты врешь, дядя? Откуда у военного такие деньжищи?» Клиент убирался восвояси, как оплеванный, прекрасно понимая, что обращение в полицию не принесет никакой пользы – либо, как человек солидный и с репутацией, не желал «светиться» в столь грязном деле.
Все это были, в общем, пустяки, приносившие чисто материальный – ну, и моральный – ущерб. Главной опасностью была «малинка» – тогдашний аналог клофелина. Ее подливали клиенту в водочку, а вот потом могло обернуться по-всякому. В лучшем случае клиент просыпался на мостовой где-то далеко от притона, порой раздетый до кальсон. В худшем мог не проснуться вообще – ну, бордельные девки ведь не аптекари, могли по растяпистости бабахнуть такую дозу, от которой и слон не проснется…
Существовали и вполне респектабельные – если только этот термин применим к борделям – заведения, предназначенные исключительно для «чистой публики» и свою репутацию как раз и строившие на том, что клиент не рисковал ни бумажником, ни жизнью. Чаще всего они были замаскированы под «модные лавки» или дорогие «модные мастерские»: на первом этаже – самая настоящая лавка или мастерская, на остальных – все тридцать три удовольствия. Поразвлечься туда приходили как «примерные мужья», так и «верные жены», порой принадлежавшие к довольно высоким слоям общества. Одно время по Петербургу гулял анекдот (а может, и не анекдот) про то, как однажды некий господин «из общества», придя знакомой дорожкой, попросил какую-нибудь новенькую девочку, и его привели в номер к… собственной жене. Причем дамочка оказалась не из пугливых: только было, оправившись от удивления, муженек собирался устроить скандал с оплеухами, супруга перешла в контратаку: ах, вот ты где, значит, шатаешься, отговариваясь деловыми встречами? По борделям? Так что пришлось разойтись мирно – у обоих рыльце было в пушку, оба оказались завсегдатаями веселого местечка…
Что любопытно: по официальным данным, изрядное число проституток всех мастей составляли «благородные» – девицы из разорившихся дворянских или чиновничьих семей. Мотивом тут был, как выразился один тогдашний журналист, «глупый сословный гонор»: девицы эти считали для себя унижением заниматься какой-нибудь «черной работой» – идти в гувернантки, продавщицы, служанки. А вот занятия проституцией унижением не считали – загадочная женская душа…
Чего только не бывало, господа мои! Однажды случилась полицейская облава в одной из таких насквозь респектабельных «модных лавок» (то ли хозяйка «отстегнула» не вовремя, то ли мало). Накрыли немало того самого народа «из общества», но сущей звездой рутинной облавы оказалась некая молодая красавица, отнюдь не из новеньких. Как выяснилось, это была самая настоящая баронесса (причем получившая титул не по замужеству, а по праву рождения), жена довольно богатого и влиятельного человека.
«Людей из общества» (тем более таких, как эта шикарная красотка) в полиции допрашивали крайне деликатно – но все же допрашивали. Могли и отпустить сразу, но следователя жгло любопытство: какого черта эта особа, в деньгах абсолютно не нуждавшаяся, оказалась в том заведении? Та самая жажда приключений и острых ощущений?
Оказалось все интереснее. Деньги светская красотка брала исправно, по таксе. Ее просто-напросто возбуждал сам процесс – что ее покупает за деньги совершенно незнакомый мужчина и вытворяет с ней что его душеньке угодно, а она не имеет права ни в чем отказать. Пожалуй, сегодня ей выставили бы диагноз «нимфомания». Кто это была такая, сегодня установить уже невозможно: в документах ее обозначили как «мадам N.», а следователь, гораздо позже рассказавший эту историю знакомому журналисту, фамилии так и не назвал, да вдобавок предупредил, что это, как говорится, не для печати – семейка, видимо, была такая, что скромный полицейский следователь потом всю жизнь молчал, как рыба…
Однажды случился вовсе уж трагикомический казус. Стояла Масленица, и некий почтенный – но не особенно стойкий морально – купец возвращался поздно вечером домой с хорошей попойки. Встретив на Гороховой изящную даму под густой вуалью, по виду явно не из «простых», купец решительно пошел в атаку. Очень быстро дама под вуалью согласилась пригласить его к себе в гости – помузицировать на фортепьянах в четыре руки и все такое…
