Бесспорно, радостно наблюдать за успехами таких талантливых режиссеров, как Мамору Хосода и Макото Синкай. Однако не стал ли причиной удачи шлейф преемничества, который тянется за фигурами этих двух мастеров? Уже долгое время пресса, специализирующаяся на кино, постоянно повторяет это сравнение с Миядзаки, которое изо всех сил пытаются преподнести убедительно. Сколько раз мы читали в статьях и в критике такие фразы: «Этот режиссер – новый Хичкок» или «Он – достойный последователь Стивена Спилберга». Историю сравнений талантливых режиссеров можно проиллюстрировать примерами М. Найт Шьямалана («Шестое чувство») и Джеффа Николса («Специальный полуночный выпуск»). Несомненно, основания для таких сравнений есть, но в целом это далекие фигуры. Кинокритики и журналисты без зазора вклиниваются в их творческий путь, пытаясь исказить и приравнять их художественную чувствительность и самобытность.
Бесспорно, сравнение со знаковым именем в кинематографе льстит, но кино как седьмое искусство также создает разные перспективы и потенциал, в котором могут выразить себя таланты. Все это столь же верно и для сферы анимации. Хаяо Миядзаки – мастер, несравненный художник, которому нет равных. Его работы, несмотря на их универсальность, слишком индивидуальные, чтобы их можно было воспроизвести и подражать им (если только поверхностно). Не следует ли в таком случае поступить наоборот – восторгаться множеством разных эстетических видений? Немыслимо просить Мамору Осии («Призрак в доспехах» или Маасаки Юасу, «Игра разума») сделать «как Миядзаки» – это абсолютно бессмысленно, за этим не следует творческих открытий.
Надо радоваться самобытному в работах Миядзаки и в целом в японской анимации. Если она чем-то ему и обязана, так это теми многочисленными возможностями, которые она открывает. Надеяться найти последователя Миядзаки – значит не признавать уникальность художника. Давайте смиримся с тем, что у него не будет последователей и никто не сможет заменить его, но найдутся те, кто сможет наследовать его вклад в развитие японской анимации.
Влияние, разделение и присвоение
Так же, как Джефф Николс не является новым Стивеном Спилбергом, Стивен Спилберг – это не новый Дэвид Лин («Лоуренс Аравийский»). Однако это вовсе не означает, что между режиссерами не существует очевидного тематического и стилистического сходства. По сути, прежде чем стремиться найти последователей великого кинематографиста, было бы интересно «измерить размах» его эстетического влияния на культурную сферу кинематографа и анимации. В этом отношении может быть еще слишком рано осмыслять со стороны влияние, которое оказал Миядзаки, особенно на Западе, где успех к нему пришел довольно поздно. Однако несколько говорящих примеров привести можно. В «Фантазии 2000» (вышедшей в 1999 г.) под музыку Стравинского показываются поэтические образы, очевидным образом вдохновленные искусством Миядзаки, – это подтверждают аниматоры бонусных роликов на DVD с фильмом.
Вспомним анимационный сериал «Аватар: Легенда об Аанге» и «Легенду о Корре» Майкла Данте ДиМаритино и Брайана Кониецко. События происходят в фантастическом мире, в котором есть два пласта – мир физический и мир духовный. Здесь тоже обнаруживается влияние работ Миядзаки, особенно в отношении визуального облика некоторых духов, и авторы сами подтверждают это сходство.
Наконец, более близкий нам французский режиссер и киноман Кристоф Ган («Братство волка», «Сайлент Хилл»), который был страстно увлечен поп-культурой и был тонким знатоком японского искусства, выказал свое почтение мастеру в фильме «Красавица и чудовище» (2014). Визуальная составляющая садов замка, где природа вступает в свои права на руинах и окаменелых гигантах, напоминает «Небесный замок Лапута». Сам Кристофер Ган в документальном фильме о съемках отмечает, что изначально он хотел отдать дань уважения «Принцессе Мононоке», сделав лесное божество оленем. Но он отказался от этой идеи после просмотра «Белоснежки и охотника» Руперта Сандерса, который в одной из ключевых сцен приводит героиню в Святую глушь, где та встречает огромного белого оленя. Этот эпизод очевидным образом напоминает фильм Миядзаки[100].
Работы японского кинематографиста стали значимой частью культурного ландшафта, не только обогатив его, но и наполняя всех, кто с ними соприкасается. Хаяо Миядзаки передает не только навык – он пробуждает страсть и призвание. Нет сомнений в том, что многие творцы в своих работах продолжат оказывать ему знаки уважения и очаровываться его мастерством. Они учатся у этого художника, не будучи равными ему, чтобы расширить границы анимации и достичь той же универсальности. Мультипликация Миядзаки переживет его самого. Его чувственность, художественный почерк, темы и образы навсегда изменили воображение зрителя.
Заключение
Благодаря изобретательности, техническому мастерству и умению рассказывать истории талант Хаяо Миядзаки был отмечен не только на родине, но во всем мире. Коллеги восхищались им и ненавидели его. Ему под силу создание магических миров как в духе детских сказок, так и в контексте страшных историй. Его взгляд на мир, на общество, претерпевающее глубокие изменения, его колебания и сомнения были то простодушно-наивными, то циничными.
Ярый экоактивист, Миядзаки предложил анимации творческий визуальный подход, фантасмагорические метаморфозы, пьянящие миры, куда стремятся все, кто ищет свободу. Но природа была и остается у режиссера на первом месте. Миядзаки смело открывает и переосмысляет японские легенды и современные западные романы. Совмещая противоположности, он создает поразительно богатые произведения для зрителей всех возрастов. Несмотря на витиеватые и многослойные интерпретации, непривычные для анимации, дети с удовольствием смотрят его фильмы, не испытывая никаких трудностей.
Миядзаки на публике не такой же, как в повседневной жизни: одиночка, который ужасно требователен, а порой и жесток – таким он предстает перед коллегами, даруя свое уважение лишь небольшой горстке избранных. Много кто (причем положение при этом роли не играло) пострадал от его порой неправедного гнева.
Он отвергает высокие технологии, но соблазняется компьютерной анимацией, он спонсирует кампанию по возрождению лесов, а сам не выпускает сигарету изо рта – Хаяо Миядзаки остается противоречивым человеком, скрывающим в себе немало парадоксов. Но одно, кажется, неизменно – его страсть ко всему, что летает и движется, в небе или по земле.
