— Опять папка ругаться будет, — хлюпнул носом в киселе Ромашка.
— Вот что. Если поможете убрать и помоетесь без выкрутасов, мы папе ничего не скажем.
— А кисель? — с сомнением посмотрел на меня Мишка.
— Выпили! — решительно махнула я рукой. — Я даже кастрюлю вымою. Нас много, что такого-то? Папе не досталось? Ну, думаю, он не обидится.
— Папка кисель любит, — где ж таких жалостливых детишек выдают? Ромка готов был разреветься, потому что отцу киселя не достанется.
— Сварим, — вмешалась баб Тоня, и я почувствовала, как у меня волосы на затылке шевелятся.
Впрочем, тревожилась я зря: бабуля под присмотром Селены отличный кисель сварганила. Лучше прежнего.
На этом приключения закончились. Мальчишки вымылись, вещи мы постирали, в кухне всё вымыли.
Домой меня Димка отпустил пораньше. На ужине настаивать не стал — спасибо ему огромное. Я хотела только одного — свалиться и отрубиться.
Но среди ночи он снова пришёл. Я к тому времени почти выспалась. Ну, почти. В общем, я никак не могла ему отказать.
— Лучше б мы у нас, конечно, оставались. И ехать утром никуда не нужно, — бормотал, засыпая, Димка.
— Ни за что! — подпрыгнула я и случайно Иванову локтём в глаз заехала.
— Это ты специально? Для симметрии? — стонал он, пока я бегала и крутилась вокруг него, прикладывая лёд.
Ржали мы до потери пульса. Ну, в общем, Игорь мне по левой щеке приложил, а я Иванову в правый глаз двинула.
— Не одной же мне быть красивой? Надо и тебе черты подправить.
— Ладно. Я согласен, — сонно пробормотал Димка, и мы наконец-то уснули в объятиях друг друга.
Ещё один день прожит. Надо их в календаре отмечать, что ли…
41
Анна
Время притормозило и одновременно полетело стрелой. Я уже почти две недели как няня. Втянулась, заматерела, освоилась. Мы как-то притёрлись друг к другу с Медведем, Ромашка и так от меня не отлипал, всё глазищами своими в душу заглядывал.
Баб Тоня тоже умиротворилась и успокоилась почти. Правда, выбрасывала порой коленца, но уже без выкрутасов особых. Видимо, ей на пользу пошло неодиночество. Как я её понимаю.
Иногда каждому из нас жизненно необходимо чувствовать себя нужной и защищённой, любимой и желанной. Да что лукавить: не иногда, а постоянно. Но когда это у тебя есть, не ценится вот так остро. Грани стираются, и мы воспринимаем самое ценное, как обыденное. И только на контрасте можем понять и сравнить.
Иванов ко мне каждую ночь приходил. Как заведённый. Не знаю уж, кто и когда ему батарейку вставил, но, судя по упрямому блеску в глазах, сдаваться он не собирался.
— Ты же не отдыхаешь, толком! — попыталась я его притормозить.
— Я не отдыхаю, когда уснуть не могу. А с тобой всё отлично получается! — возразил он таким непререкаемым голосом, что я предпочла больше не спорить.
Выглядели мы, конечно, так себе. Димка похудел, я — тоже, но, глядя на него, постоянно думала: я, наверное, выгляжу немножко чокнутой: глаз горит, улыбка с лица не сходит.
— Светишься! — прицокнула однажды языком баб Тоня. Она, на удивление, наше помешательство не комментировала, хотя всё видела и понимала.
Всё у нас как-то наладилось, хоть без приключений не обходилось. Беспокоил меня лишь Медведь. Скажем так: очень сильно беспокоил.
Вёл он себя сносно, огрызался порой и бедокурил, но пакостнического характера его выкрутасы не носили. Так, в силу беспокойной Мишкиной души. Он меня немного сторонился, подчёркивая, что уже не маленький и няня ему не нужна. Однако во всех моих затеях он участвовал — вольно или невольно. Ему нравилось, хоть он и не считал нужным это признавать.
Дважды в неделю водила я его в спортивную секцию, и с каждым разом он возвращался оттуда всё мрачнее и мрачнее.
— В чём дело? — не выдержала я наконец-то. — Может, ты расскажешь?
— Нет, — упрямо мотнул Мишка головой. — Всё в порядке.
— Но я же вижу, что это неправда. А у того, кто врёт, нос начинает расти. Будет длинный и крючком. Соврал — нос на несколько миллиметров вырос.
— Сама врёшь, — буркнул Медведь, однако нос украдкой пощупал. — У тебя тоже рубильник вырастет.
— И всё же, — решила я его додавить. — Тебе не нравится? Если да, то я поговорю с папой, он обязательно найдёт тебе другую секцию или кружок, где тебе будет хорошо. Ты же не улыбаешься никогда.
— Всё мне нравится, — спрятал глаза Мишка. — Не надо другую секцию. А не улыбаюсь я, потому что серьёзный. Бабушка Тоня говорит, что у нас прадед такой был. Солидный. А я на него, между прочим, похож! Вот!
— И всё же, — не купилась я на его родословную.
Мишка засопел, словно в него вселился дух Фиксика. Кинул на меня взгляд, в котором прорезалась очень даже недетская тоска.
— У меня не получается, — выдал ребёнок. — Тренер говорит, плохая реакция и отсутствие концентрации.
Боже, он выговорил эти слова так, что волосы дыбом встали.
— Чушь какая, — пролепетала, ещё не понимая всего трагизма ситуации. — Да ты ж на месте усидеть не можешь. У тебя энергии — через край.
Мишка посмотрел на меня так, словно я полная дебилка.
— Ты что, не видишь? Я слабый. У меня всё из рук валится, я удар держать не умею. И вообще. Косорукий бегемот!
И вдруг я поняла. Это не Мишкины слова. Это дебил-тренер мальчишке всю эту ахинею в голову вдалбливает.
— А ну пошли! — схватила я его за руку и потащила за собой, как на аркане, назад. — Сейчас я твоему тренеру я. сные очи выцарапаю.
— Не надо! — упирался ногами в асфальт Мишка. — Так и знал, что ничего нельзя рассказывать! Ты сейчас всё испортишь! Я и так… неперспективный!
— Это тренер твой дефективный. Пошли!
К тренеру я ворвалась фурией. Если бы умела метать глазами молнии, убила бы на месте. Тренер отдыхал — курил, задрав ноги на стол, тварь.
— В чём дело? — встрепенулся он.
— Да, собственно, ни в чём. Я зашла сказать, что Миша Иванов больше к вам ходить не будет. А ещё я накатаю жалобу, чтобы таких, как вы, гнали в шею.
— Вы кто такая? — зло прищурился хам.
— Та, кто спустит вашу якобы элитную школу в унитаз, — ответила на эмоциях и поволокла Мишку вон.
— Ты что наделала? Пусти! — пнул он меня по голени. — Всё испортила!
— Тут портить нечего было, поверь. Я тебе нормального тренера найду. И с отцом поговорю. А пока будем искать, я научу тебя концентрироваться, и всё у тебя получится.
Я уверенно уводила Мишку подальше от спортшколы. Он не разревелся только из вредности и потому, что держал суровую мину, доставшуюся ему в наследство от прадеда Искры, я так понимаю.
