Книга Убийственный возраст - Геннадий Сорокин

В среду Ефремов выкроил время и заехал в больницу к Ефросинье Ивановне. Старушка была так плоха, что вышла из палаты с большим трудом.

– Игореша, у меня к тебе огромная просьба, – тихо, так, чтобы никто из посторонних не услышал, сказала она, – съезди к Любе, попроси ее, чтобы приехала. Мне надо с ней кое о чем поговорить по-женски.

Люба была младшей дочерью Ефросиньи Ивановны. Со старшей дочерью пенсионерка не общалась, а с младшей поддерживала отношения: поздравляла ее открытками на праздники, на дни рождения Любы и ее детей приезжала к ним в гости.

– Тетя Фрося, я за Любой бегать не буду. Она на заводе посменно работает, когда по вечерам дома бывает – не вычислить. Давайте сделаем проще – я вам сам все привезу по списку.

– Неудобно же, – вздохнула старушка.

Ефремов придвинулся к больной и прошептал на ухо:

– Ночную рубашку, трусы, что еще?

– Игореша, меня же по «Скорой» сюда привезли, собраться толком не дали… – стала оправдываться пенсионерка.

Ефремов терпеливо выслушал ее, сделал пометки в блокноте.

– Все привезу. – Он поднялся с жесткого больничного топчана, но старушка вновь усадила его.

– Ты вот что, Игорек, – зашептала она, – сходи к моему лечащему врачу, поговори с ним, пусть он признается, что со мной такое происходит. Я ведь не в первый раз в кардиологии лежу, но раньше такого не было. Вот тут, – она показала на подреберье с правой стороны, – тут стало все холодеть изнутри, словно я кусок льда проглотила, и он не тает, а только больше становится. Ты, Игореша, сходи к врачу, покажи ему корочки милицейские, постращай его – пусть все как есть расскажет, а то мне вообще ничего не говорят.

Игорь демонстративно взглянул на часы.

– Хорошо, я поговорю. До завтра, тетя Фрося!

По пути Ефремов заглянул в ординаторскую. Лечащий врач Ефросиньи Ивановны Шипунов был на месте.

– Так вы ее племянник? – усомнился врач.

– Любимый племянник. – Игорь сунул под нос врача раскрытое служебное удостоверение.

– А-а-а, ну это другое дело! – протянул врач. – С сотрудником столь уважаемой организации можно откровенно поговорить. Вы действительно ее родственник?

– До армии в одном подъезде с ней жил. Моя бабушка и Ефросинья Ивановна были подругами.

– В одном подъезде жили – это почти родня. Коллеги, нам надо поговорить.

Два врача, ни слова не говоря, поднялись с места и вышли из ординаторской.

– У вас так же? – спросил Шипунов.

– Абсолютно. Только говорят: «Пошептаться надо».

– Какая у нас все-таки скученность! – Врач достал сигарету, закурил. – В Америке у каждого врача в больнице свой кабинет, а у нас…

– Доктор, мы не в Америке, – мягко пресек разговор на отвлеченные темы Ефремов. – Давайте поговорим о здоровье Ефросиньи Ивановны. С ней что-то серьезное?

– У нее заканчиваются жизненные силы, а так ничего существенного – небольшие перебои в работе сердца. В ее возрасте и при ее состоянии здоровья – обычное явление.

– Про жизненные силы нельзя ли поподробнее?

– Охотно объясню. – Врач докурил сигарету, затушил окурок в массивной стеклянной пепельнице. – Представьте некий сосуд, к примеру, огромную бочку. Этот сосуд наполнен жидкостью: водой или кровью – без разницы. В момент рождения человека в днище сосуда открывается клапан, и жидкость начинает вытекать наружу. Как только бочка опустеет – человек умрет по естественным причинам, от старости. Я доходчиво объясняю?

– Исключительно! Ваша аллегория комментариев не требует.

– Едем дальше! У молодого человека исходящая струя мощная, а у старика вытекает тоненькая струйка – давления-то жидкости в сосуде нет, он почти пустой. У вашей бабушки или соседки – не важно – сейчас истекает такая тоненькая струйка, что может прерваться в любой момент.

– А здесь, в кардиологии…

– Исходящий клапан у вашей знакомой немного засорился. Мы починим его и выпишем старушку.

– Домой умирать отправите?

– Зачем же так категорично! – Врач усмехнулся в усы. – Мы ее выпишем в связи с выздоровлением. Ваша родственница попала в стационар по причине преклонного возраста, а не в силу опасности болезни.

– Конец года, процент давит? – задумчиво сказал Ефремов. – У нас такая же фигня: процент превыше всего!

– Каждая смерть в стационаре считается браком, и неважно, что пациент умер от старости. Мы уже нахватали покойников с начала года, так что зря рисковать не будем. На той неделе, если ничего не изменится, мы ее выпишем.

– Доктор, сколько Ефросинье Ивановне осталось?

– Кто его знает! Врач внутрь сосуда заглянуть не может.

– И все-таки? – настойчиво повторил инспектор.

– Может, месяц, а может, два. При надлежащем уходе и хорошем питании она и полгода может прожить, и год. Организм человека непредсказуем. Сколько жидкости осталось в сосуде, вам не ответит никто… Кроме него. – Врач показал пальцем в потолок. – А он своих секретов нам, простым смертным, не раскрывает.

– А какой ваш личный прогноз? – Игорь, до этого момента безучастно рассматривавший стены в кабинете, неожиданно повернулся к врачу и посмотрел ему в глаза.

– Готовьтесь к похоронам, – по-товарищески посоветовал Шипунов.

– Спасибо! Я все понял. – Игорь попрощался с врачом и поехал домой к пенсионерке.

У Ефросиньи Ивановны Ефремов поставил на плиту чайник, в задумчивости закурил, припомнил все, что старушка рассказывала о своей семье.

До середины 1960-х годов она, муж и две дочери проживали в трехкомнатной квартире. Муж скоропостижно скончался. Старшая дочь, Галя, вышла замуж и настояла на размене родительской трешки на две однокомнатные квартиры. На этой почве мать с Галиной вдребезги разругались и прекратили всякие отношения. Люба в 1975 году выскочила замуж и прописалась в квартире мужа. Сейчас в ордере на квартиру Ефросинья Ивановна прописана как ответственный квартиросъемщик, а ее дочь – как член семьи, то есть она с согласия матери в любой момент может опять прописаться в этой квартире… «Что получается? Если я сейчас пропишусь у Ефросиньи Ивановны, то квартира – моя! После смерти ответственного квартиросъемщика Люба сможет прописаться в квартире только с моего согласия, а я его, естественно, не дам. Мне остается самую малость – дождаться, пока старушка умрет, и похоронить ее втайне от младшей дочери. Нет, немного не так. Мне надо прописаться у Ефросиньи Ивановны и до ее смерти не подпускать Любу к матери».