Он прошел пешком длинный путь, совсем не замечая дороги, и, очнувшись, обнаружил, что стоит на тротуаре напротив кошачьей лужайки. Было время кормления, но коты, вероятно, где-то отсыпались. Полная средних лет женщина с добрым лицом оставила банки с молоком и тарелки с объедками в траве, выросшей к этому времени ей почти по пояс. Интересно бы знать, какая она на самом деле? Неужели такая же, как Черри, похотливая и ненасытная, безразличная к верности и преданности, к общей морали?
Женщина заметила, что он наблюдает за ней. Это заставило ее поспешно подобрать пакет из-под молока, пустые банки, грязные вчерашние тарелки. «Она принимает меня за какого-нибудь потенциального приставалу», — подумал Джон, и такая идея, хоть и рожденная собственным воображением, не вполне понравилась ему. Почему он не такой, как многие другие мужчины? В мире, полном ужасных вещей, почему он должен оставаться в стороне, как на острове? Мужчины бывали опасны, да и женщины зачастую тоже. Он начал переходить дорогу и почувствовал реальное удовольствие, почти сексуальное, когда увидел, как женщина шарахнулась в сторону, быстро перебежала дорогу, оглянулась еще раз и нырнула в один из переулков.
Но удовольствие скоро сменилось стыдом. «Безнравственность заразна, — подумал он, — и я заражаюсь ею от других». Где-то однажды он слышал или читал фразу: «Порочные связи развращают добрые нравы». Библия или что-то из эпохи Викторианства? Нет, на Библию не похоже.
Джон посмотрел в сторону громыхающей дрожащей эстакады и увидел там, внутри центральной опоры, на высоте пяти или шести футов, приклеенный пластиковый пакет.
Они вернулись. Они пережили все, что держало их в отдалении, арест или даже заключение, и появились снова.
9
Последний перец был посажен и полит, и Джон занялся помидорами. Ни один из плодов еще не начал краснеть. Обычно он оставлял на кусте не более четырех плодоносящих веток, но прищипкой он займется на следующей неделе. То и дело поглядывая на часы, он принялся растворять удобрение в ведре с водой. Было уже пять минут девятого, а они договаривались встретиться в восемь. Он обильно поливал томаты, стараясь не думать о предстоящем разговоре, а направить мысли на записку, которую нашел на кошачьей лужайке.
Сообщение он снова скопировал в блокнот — странно, что продолжал таскать его в кармане, даже когда думал, что мини-Мафия разбежалась, — и, вернувшись домой, первым делом сравнил текст с первым предложением из «Брюса Партингтона». Но, как он и опасался, они поменяли шифр. Да, в последовательности им не откажешь. Судебное разбирательство, тюремное заключение и что бы там еще ни было, они остались верны своим правилам. Наступил июнь, и они изменили шифр.
Двенадцать минут девятого. Ну что ж, надо, по крайней мере, вымыть руки. Как она могла опаздывать, когда дело такое важное? Но, возможно, это Питер Моран заставил ее опоздать. Джон помыл кухонную раковину. Его поташнивало от волнения. Времени оставалось только сбегать наверх и переодеться. Но он дважды взбегал по лестнице, чтобы сбросить мешковатые брюки, клетчатую рубаху и надеть белую, новый галстук и серые фланелевые брюки. Сердце бешено колотилось.
У дома остановилась машина. «Подожди, — приказал он себе. — Не открывай двери, пока они не пойдут по дорожке». Сжав кулаки, он следил за ними из окна в спальне. Обе дверцы машины открылись одновременно, и они вышли. При виде Дженифер в легком хлопчатобумажном платье и сандалиях сердце у Джона болезненно сжалось. Длинные блестящие волосы она стянула на затылке белой ленточкой. Он перевел взгляд на Питера Морана, а затем резко развернулся и побежал вниз.
Прежде чем открыть входную дверь, Джон заставил себя немного подождать, и эти короткие мгновения ожидания показались ему длиной в жизнь. «Если они сейчас не позвонят, — мелькнуло в голове, — я кулаками вышибу эту дверь ко всем чертям». Когда же звонок все-таки зазвенел, Джон вздрогнул. Но он не двинулся с места, пока не досчитал до тридцати. Выдержать больше он был не в состоянии.
— Привет, Джон, — сказала Дженифер.
Она не выглядела ни печальной, ни счастливой. Ее лицо, как всегда, оставалось спокойным. Ни хмурого взгляда или печальных складок в уголках рта, ни легкой улыбки. Питер Моран не произнес ни слова, но Джон был уверен, что это вовсе не из-за смущения. Питер лишний раз доказывал свое пренебрежение к мнению других
— Как чудесно в саду, — проронила Дженифер, и он был счастлив, что она не сказала «в твоем саду».
Они прошли в гостиную, и Джон заметил ее взгляд на лампу, цветы в новых горшках, книги на кофейном столике. Он не мог отвести от нее глаз, хоть и понимал, что должен сделать это. Он забыл, что планировал предложить им еду и выпивку. Кофе он в доме не держал, даже растворимого. А вот вино было, целых две бутылки. Они где-то в кухне, последнее напоминание о «заседаниях» с Марком Симмсом.
— Не хотите выпить?
Дженифер явно удивилась, когда он предложил вино. А вдруг такой, новый Джон понравится ей больше, мелькнула надежда.
— Спасибо. Было бы неплохо.
Питер Моран продолжал молчать. Даже особо не разглядывая, Джон уловил каждую деталь его внешности, толстые стекла очков, сальные, небрежно зачесанные светлые волосы, несколько одутловатое лицо. Кожа имела сероватый оттенок, свободные, мешковатые джинсы испачканы. Для такого важного визита, для встречи, которая должна была решить его судьбу, он даже не удосужился принять ванну и надеть чистую одежду. Всем своим видом он выражал скуку. Он казался — Джон задумался, выискивая точное определение, — вот, случайным посетителем, которому нет дела ни до кого, и до себя в том числе. «Невозмутимый», так бы Дженифер назвала его.
Джон принес вино, чувствуя себя несколько неловко, что не охладил его заранее, а взял прямо из буфета, расположенного рядом с калорифером.
— Мускат?! Мое любимое, — удивилась Дженифер.
Почему он не знал этого раньше? Ему неожиданно показалось ужасным не знать, какое вино любила жена. Налить и протянуть вино Питеру Морану оказалось трудно физически. Питер до сих пор не присел и не произнес ни слова, а лениво бродил по комнате. Но сейчас он взял стакан из руки Джона, не взглянув ни на стакан, ни на него и даже не поблагодарив. Джон почувствовал себя кем-то вроде официанта.
Было не в его правилах пить без тоста, но он действительно не знал, что сказать, а произнести просто «За здоровье» он не мог себя заставить. Выручила Дженифер, которая подняла свой стакан и, глядя прямо на Питера Морана, четко, почти торжественно, сказала:
— За наше будущее — за будущее всех нас.
Волна холода пробежала по спине Джона. Ее слова прозвучали как приговор и одновременно провокационно.
— Отлично, — сказал наконец Питер Моран и, шумно всосав содержимое стакана, проглотил все одним глотком. Он толкнул стакан через стол к Джону, и он, к своему удивлению, наполнил его вновь. Дженифер начала говорить нервно и быстро, что было ей несвойственно:
— Джон, ты знаешь, зачем мы приехали, пора уже поговорить об этом. Конечно, очень любезно с твоей стороны, ну… принять нас и все такое, но не надо забывать, почему мы здесь. Джон, я хочу развод, хочу его как можно скорее. Ты же все понимаешь, я объясняла тебе. Мы совершили ошибку, ты и я. И это к добру не привело. Я никогда к тебе не вернусь, даже если ты не дашь развода, я все равно к тебе не вернусь. Тебе это ясно?
