Из этого рассказа видно, что иерархические отношения соподчинения были весьма чувствительным предметом в отношениях между тюркскими правителями Малой Азии и их вассалами. Они строились по общепризнанным правилам. Исфендияр, бей Джаника, признавал свою вассальную зависимость от османского султана, называя себя его «везиром», по праву чего, как он считал, он владел своими землями. Только Мехмеду, своему сюзерену он имел право передать их. Но, конечно, здесь усматривается казуистическая уловка Исфендияра, не желающего расставаться со своими владениями.
Период восстановления былой политической силы Османского государства сопровождался мощным общественнорелигиозным движением166, во главе которого стояли шейх Бе-дреддин Махмуд Симави, Бёрклюдже (у Ашык-паша-заде — Юреклидже) Мустафа и Торлак Кемаль. Об идеях движения многое известно. Добавим лишь, что религиозное брожение умов в период правления Мехмеда I затронуло не только земли Османского государства в Анатолии и Румелии. Близкие по характеру идеи всегда словно носятся в воздухе, приводя в возбуждение умы вокруг. Питаемое другими соками, это брожение на византийской почве проявилось в виде смелых религиозно-философских построений, обнародованных, например, признанным главой литературных кругов Мистры Георгием Плифоном, преподававшим неоплатоновскую философию. Во время заседания Флорентийского собора Плифон заявил, что христианство и ислам вскоре уступят место новой религии, близкой античной философии. (Главный трактат Плифона был сожжен его противником Схоларием167.)
Утвердившись во власти не без помощи византийцев, Мехмед был настроен миролюбиво. Он подтвердил за ними право на Салоники и юго-восточную Фракию. Всем владетелям в Греции он обещал мир и лишь Венеция была слегка наказана им за поддержку его брата Мусы: флот османов разграбил принадлежавший Венецианской республике о. Эвбея. Однако вскоре не слишком сильный турецкий флот был разбит адмиралом Лорендано, и Мехмед предпочел заключить в 1416 г. мир и с Венецией.
Мануил II посчитал, что наступило время передышки в борьбе с турками и ею следует воспользоваться для укрепления своей обороны. Византийцы вернулись к своему старому проекту и в самом узком месте Коринфского перешейка всего за два месяца была построена стена с башнями. Император надеялся создать для греков убежище в Морее на случай падения Константинополя. В Морее Мануил провел около двух лет — его двор в это время пребывал в Мистре (древняя Спарта). В это время степень доверительности отношений между Мануилом II и Мехмедом I была такова, что совместно ими обсуждались дела чрезвычайной политической важности. Так, когда в Салониках зимой 1416 г. укрылись так называемый Лжемустафа, человек, выдававший себя за пропавшего без вести после битвы под Анкарой сына Баязида, а также Джунейд-бей, представитель тюркской династии Айдыноглу, начались активные переговоры между Мехмедом и Мануилом. Дело было чрезвычайно неприятным для Мехмеда и представляло для него огромную важность. Лжемустафа претендовал на власть в Османском государстве, пытаясь воспользоваться религиозной и социальной смутой, которой была в это время охвачена область Айдын. Воспользовавшись той же смутой, желал восстановить свою власть в Айдынском бейлике Джунейд-бей. Лжемустафу он считал своей козырной картой.
Согласно османским источникам, Мехмед придавал огромную важность улаживанию дела. В попытке заполучить обоих смутьянов, он осадил Салоники168. По приказу византийских властей оба они были переправлены в Мистру, где должны были жить на деньги, посылаемые османским правителем169. Мануил II не выдал их Мехмеду, полагая, что в его руках они будут гораздо полезнее. Сообщение византийских источников о том, что Мехмед назначил Лжемустафе пожизненную пенсию, как кажется, свидетельствует о том, что тот действительно был братом османского султана. Слова Энвери, который пишет в своей исторической поэме, что сына Баязида Мустафу пленил чагатайский эмир (т. е. Тимур) и через несколько лет плена он вернулся на родину170, также подтверждают это.
В 1420 г. Мехмед вознамерился переправиться из Румелии в свои азиатские владения. В Константинополе раздавались голоса, предлагавшие воспользоваться этим и убить османского правителя. Сторонники убийства утверждали, что им известно о его планах, после улаживания дел в своих азиатских владениях, осадить Константинополь. По преданию, Мануил проявил благородство, отказавшись последовать этому совету. «Я не нарушу клятву, которую дал ему, даже если бы убедился, что он собирается захватить нас в плен, когда будет здесь; если же, напротив, он нарушит свои клятвы, остается уповать на Бога, который много сильнее его», — произнес якобы византийский император. Мануил выслал навстречу прибывающему Мехмеду посольство из знатных и прославленных греков — Димитрия Леондариса, Исакия Асана и Мануила Кантакузина — со свитой, состоявшей из сыновей знатных византийских граждан и воинов. В Кутилоне, где они встретились, османскому правителю были преподнесены дары от византийского императора. Все вместе они доехали до Ди-плокиониона (ныне район Стамбула Бешикташ), при этом на протяжении всего пути Мехмед беседовал с Леондарисом.
В Диплокионионе Мехмеда встретил сам византийский император с сыновьями. Здесь он и Мехмед сели на приготовленные для них галеры и поплыли к азиатскому берегу в Ску-тарион (Скутари, тур. Ускюдар). Сойдя на берег, Мехмед вошел в приготовленный для него шатер, а Мануил с сыновьями остался на галере. Оба провели время в пиршестве, присылая друг другу в знак расположения различные яства. Так продолжалось до вечера, когда Мехмед, сев на лошадь, двинулся по дороге к Никомедии (тур. Измид), а византийский император на галере возвратился в европейскую часть Константинополя171.
Сфрандзи, рассказывающей об этой встрече Мехмеда, нарисовал любопытную картину дружелюбных отношений между византийским и османским правителями. Она сопоставима с современной картиной «встречи в верхах», с той оговоркой, что хозяева и гости провели торжественную встречу друг с другом в раздельных помещениях. Во всяком случае, картина в высшей степени благостная. Любопытно, что незадолго до своей смерти Мехмед, поручил заботам византийского императора своих младших сыновей172.
В период правления Мехмеда, получившего известность в османской истории как Мехмед I, обнаруживается новая роль янычарского корпуса. После сына Османа Орхана, и до Мехмеда I, ни один из османских правителей не умер естественной смертью. Борьба за власть в османской династии, кончавшаяся физическим уничтожением соперников, заставляла Мехмеда позаботиться о спокойствии в государстве после своей кончины. Еще при жизни он объявил своим преемником старшего сына Мурада, пытаясь таким образом предотвратить возможную междоусобную борьбу. В условиях непрекращавшихся попыток соперников османской династии в Малой Азии восстановить свою политическую независимость, где кроме караманского бея активно действовали представитель династии Айдыноглу Джунейд-бей и бей Джаника Исфендияр, поддерживавшие движение шейха Бедреддина, следовало опасаться попыток со стороны соперников привлечь на свою сторону сипахийское воинство, верхушка которого в своих интересах охотно участвовала в политической борьбе. Здесь впервые на исторической арене Османского государства в качестве важного инструмента защиты государственных интересов османской династии было использовано придворное войско янычар.
