Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Погрузившись в подсчеты необходимых затрат и составление мысленного списка необходимых действий, Дойл почти не заметил окончания церемонии и возвращения в замок, равно как и всех попыток Эйриха вернуться к разговору.
У себя в комнате он потребовал обед, и принялся свой список и план переносить на бумагу. Проблема была одна и заключалась она в высоких затратах. Не меньше четверти годового поступления денег в казну придется отдать на реформу — а значит, на чем-то придется экономить. Положим (Дойл решительно вычел из получившейся суммы треть), часть он сумеет оплатить не из казны, а из собственных средств — ремонт замка Дойл как ждал последние лет пять, так подождет и еще год. Какую-то лепту придется внести храму (исходная сумма уменьшилась еще немного), но на большой взнос рассчитывать не приходилось — храм отлично умел притворяться неимущим, когда дело доходило до помощи короне.
Возможно, что-то удастся стрясти с банкиров и ростовщиков — они дорожат своими деньгами и не захотят подвергать их риску, скорее уж заплатят. К сожалению, даже при таком раскладе на казну ляжет непростое бремя. Дойл недовольно отложил перо, стер с пальцев чернила и задумался о том, чем жертвовать.
Будь его воля, он просто на год прекратил бы все пиры и увеселения, равно как большие и малые охоты — сэкономленных средств с лихвой хватило бы на все необходимое, включая наем и обучение проверяющих и увеличенное жалования для солдат им в охрану. Но Эйрих и совет никогда на это не пойдут. Уменьшать финансирование армии было нельзя — пусть Остеррад и успокоился, границы нельзя было назвать совершенно надежными. Легче всего было бы прикрыть часть школ — но их было жалко уже самому Дойлу.
Разумеется, всегда можно было поднять налоги — однако это был плохой вариант. Налоги оставались неизменными уже четыре года, и крестьяне в провинции только-только начали чувствовать стабильность.
К тому моменту, как Джил шепотом сообщил, что пора собираться на пир, Дойл так ничего и не придумал, поэтому его настроение упало окончательно, и он едва не сорвался на мальчишке — но удержал себя в руках, разве что обругал за криворукость, когда тот подлил в медную ванну слишком много горячей воды.
Наконец, одевшись, Дойл велел:
— Пойдешь со мной. Развлекайся как хочешь, но следи за моим кубком.
— М-милорд, вы опасаетесь, что вас могут отравить? — уточнил Джил.
— Нет. Опасаюсь, что меня могут напоить. Так что смотри в оба — даже за королем.
Он не стал добавлять: «Особенно за королем», — хотя именно это и подумал.
От обычного пира этот отличался разве что антуражем — под потолком зала были развешаны медные лики солнца, а в центре перед столом установили огромную чашу, в которой постепенно разгорался огонь. Вокруг пока неторопливо сновали ряженые в красное шуты, придворные — тоже в основном в красном — столпились кучками у столов, поглядывая не без жадности на выставляемые слугами блюда.
Дойл — в черном, а не в красном, — как обычно привлек внимание своим появлением: на время все разговоры затихли, а кучки переформировались так, чтобы дать Дойла возможность пройти к своему месту, ни с кем лишний раз не заговорив. Единственным исключением был выросший у него на пути Кэнт. Махнув своей ручищей, он радостно провозгласил:
— Да светит тебе солнце, принц!
Дойл скривился, но ответил:
— И тебе, лорд.
Кэнт расхохотался низким смехом и уже тише спросил:
— Ты так и не полюбил все эти пирушки, Торден?
— Я люблю пирушки, — ответил Дойл, — те, которые проходят у костра, в компании людей, готовых умереть друг за друга. А не с этими свиньями.
Кэнт снова засмеялся:
— Я тоже порой скучаю по тем добрым временам. Не думал никогда опять рвануть на север?
Дойл хмыкнул:
— Да кто мне даст. Я уже не младший принц, который может делать, что ему вздумается. Да и ты, Кэнт, давно уже не третий сын, которому наследство не светит.
Здоровяк погрустнел — не только из-за упоминания об отце и двух старших братьях, погибших на войне с Остеррадом, но и из-за намека не лежащую на нем ответственность.
— Умеешь ты все испортить. А как хорошо было быть просто Стиви, на которого всем плевать.
— Не тот ли самый Стиви то и дело ныл, что после войны ему можно будет сразу топиться, чтобы только не подохнуть с голоду? — отозвался Дойл. Кэнт состроил обиженную рожу и отошел, а Дойл обернулся — как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с леди Харроу и преисполниться желанием немедленно последовать старому совету Стиви Кэнта и утопиться.
Она сегодня не была вдовой — в праздник солнечного поворота траур оставляли, это было время торжества жизни, на котором не было места смерти. На ней было красное платье с тонким черным кантом, и оно оттеняло ее белую кожу. Волосы не были спрятаны под вдовий убор, а только сколоты наверху и забраны нитками жемчуга. Дойл почувствовал, что у него шумит в ушах.
Не задумываясь и не сомневаясь, леди Харроу подошла к нему и сделала низкий реверанс, а потом негромко произнесла — не то обращаясь к Дойлу, не то к самой себе:
— Я никогда не знала вашего имени, милорд, а сегодня случайно подслушала. Торден… — Дойл не любил это обращение, но он был готов забыть об этом, потому что ее губы произнесли его имя удивительно приятно и мелодично.
— Я… — ему пришлось сначала сглотнуть, чтобы заговорить, — я надеюсь, что ваше самочувствие улучшилось.
— Вы знали, что мне нездоровилось, милорд?
— По долгу службы я стараюсь знать обо всем, что происходит в стране, — ответил он.
— Даже о таких пустяках? — она улыбнулась и заметила: — Я думала сообщить вам, что на время оставлю двор, но не сочла это уместным.
Дойл хотел было сказать о том, что собирался послать к ней слугу, но не нашел в себе достаточно мужества для этого и сменил тему. Почему-то ему показалось, что леди Харроу отлично поняла, о чем именно он ей не сказал — во всяком случае, ее глаза блеснули очень лукаво и немного насмешливо. Ответив на несколько его вопросов, она сказала:
— Вы сегодня очень задумчивы, милорд.
Разумеется, стоило сообщить, что он думает о ее несравненной красоте (тем более, что отчасти это было правдой), но вместо этого Дойл признался:
— Королю нужны деньги, и я думаю о том, где их взять.
Он собирался добавить что-то вроде извинения за свою возможную рассеянность и заверить леди Харроу, что он счастлив ее видеть, но не успел — она рассмеялась и спросила:
— Королю нужны деньги? Или вам?
— Мне. На нужды короля, — честно ответил Дойл.
В этот момент зарубили трубы и загрохотали барабаны, и в зал прошествовал одетый в золото Эйрих. Среди своих придворных он сиял так ярко, как сияет солнце в сравнении с кострами.
Глава 23
Подозревая, что праздник будет скучным, Дойл и не представлял, насколько окажется прав. Когда спустя два часа шуты не перестали козлами скакать через огонь, корча рожи и то и дело издавая непристойные звуки, он понял, что его терпение медленно, но верно иссякает. Что думал о представлении Эйрих, сказать было сложно — он выглядел благодушным и довольным жизнью, улыбался, прикладывался к кубку и то и дело поворачивался и что-то шептал на ухо королеве. Королева кривилась и дула губы, но не из-за праздничной программы, а из-за того, что ей не дали для праздника утянуть талию — ее крики по этому поводу слышал весь замок, но Эйрих был непреклонен, и Дойл, если бы кто-то спросил его мнения, полностью поддержал бы брата. В конце концов, кое-кто утверждал, будто уродство Дойла — как раз результат того, что его мать до последнего дня старалась стянуть живот потуже. Правда это или нет — рисковать здоровьем наследника не хотелось.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
