— Вы и сами уже не так уверены, правда?
Он промолчал.
Они вышли на двадцать втором. Широким, пустым коридором добрались до ее отделения. Дежурная сестра сидела на своем месте у пульта — с головы до ног в голубом, накрахмаленном, спокойная, уверенная в себе.
— Добрый вечер, доктор Рикс. — Тонкие брови сестры выразили нечто вроде удивления.
— Вы с больным? Секунду, я вызову доктора Нулича, чтобы отправить пациента в клинику… — Она говорила с акцентом.
— Нет нужды, сестра Пельце. Душ и что-нибудь, во что можно его переодеть.
— Только не в пижаму, пожалуйста, — попросил Милов.
— Позвоните в клинику, пусть там посмотрят в гардеробной — может быть, у кого-то из больных найдется подходящее.
— Простите, доктор, но…
— Знаю, знаю. Скажите доктору Нуличу, что я прошу. Белье, костюм…
— Там мало что осталось, доктор. Почти всех больных сегодня вывезли эти… местные. Остались только иностранцы.
— Скажите, сестра, может быть, мне самой сходить в гардероб?
Привычка к подчинению возымела действие.
— Наши палаты — те, что для родителей, — пусты. Душ можно принять там. А вы сами, доктор? Похоже, что вы попали в катастрофу.
— Не мы одни, сестра.
— Знаете, наши палаты едва удалось отстоять: сейчас в Кристалле так много людей — ученые со всех концов Центра, жены, дети… Странно: гостиница почти пуста, если уже им нельзя было оставаться в поселке, — нет, всех привезли сюда. Теперь они в кабинетах, гостиных, комнатах для переговоров… Но у нас, к счастью, тишина: дети.
— Их не увезли вместе с больными?
— Кто бы позволил!
— Хорошо. Я пойду к себе, приведу себя в порядок. Дан, когда будете готовы — приходите ко мне, сестра вас проводит.
Она пошла, стараясь хромать как можно меньше. Милов смотрел вслед, пока сестра не окликнула его:
— Мистер Дан, пожалуйста — я уже пустила воду. — Она с неодобрением посмотрела на автомат Милова. — А это можно оставить здесь — потом войдете и заберете.
— Да, конечно, — спохватился Милов. Усмехнулся: — Когда насмотришься на происходящее в городе, кажется странным, что где-то еще есть вода в кранах.
— Мы независимы от властей, — сказала сестра Пельце гордо.
— Дай-то Бог, — пробормотал Милов, направляясь в палату. Перед тем, как идти в ванную, заглянул в комнату — кровать была застлана свеженьким, пестрым, с острыми складками бельем. «Сейчас бы отключиться минуток на шестьсот, — подумал он мечтательно. — Да если бы еще не в одиночку… Но, похоже, в этой жизни выспаться больше не придется, да и ничего другого тоже».
Ему все яснее становилось, до чего незащищенным был Центр; если действительно придется защищать его — задача может оказаться непосильной: стеклянные двери — и никакого оружия, нечем оборонять, да и некому. Это ведь не военная база на чужой территории… Что может спасти? Только вмешательство со стороны. Но там ничего не знают и узнают наверняка слишком поздно. Ладно, а вымыться все-таки нужно…
Он так и сделал, стараясь не совершать лишних движений, и, как ни странно, почувствовал, что боль во всем теле начала униматься по мере того, как расслаблялся, выгонял из себя напряжение.
Когда он вышел из ванной, одежда оказалась в палате. «Дисциплина тут у них почище армейской, — усмехнулся он, — но в медицине, наверное, только так и можно — если всерьез работать, если не для формы. — Он глянул на себя в зеркало. — Все-таки совсем иное впечатление. Правда, автомат к этому костюму как-то не идет. И все же без него — никуда. Вот патронов бы еще раздобыть — выйти, ограбить добровольцев, что ли, пока к ним еще не подоспела подмога?»
Сестра Пельце снова осуждающе покосилась, когда он подхватил автомат и закинул за спину. Однако не сказала ни слова. Они дошли до замыкавшей коридор перегородки с дверью. В полутемной палате Ева сидела за столиком, опираясь подбородком о кулаки — посвежевшая, причесанная, в халате. Компьютер. Приборы, экраны со струящимися кривыми. Еле уловимое дыхание каких-то механизмов…
— Вот они, — сказала Ева, и Милова поразила прозвучавшая в ее словах нежность женщины, у которой, видно, своих детей не было, — а не просто сострадание врача. Она встала и подвела Милова к прозрачным камерам, в которых мирно спали младенцы, дыша воздухом, какого более не существовало в окружающем мире: чистым воздухом, диким, нецивилизованным, первобытным.
«Вот они, — подумал Милов, стиснув челюсти. — Те, ради кого мы якобы жертвуем всем на свете, собой прежде всего. На деле же — маленькие желтые птички. Канарейки человечества — те, кто первыми начинают задыхаться в отравленном воздухе, как некогда подлинные канарейки в шахтах. Что же, свое дело вы делаете исправно. Но поймем ли мы ваш сигнал, как надо?
— Идемте, Ева, — сказал он. — Где там ваши вседержители?
— Сейчас все собрались в ресторане. Очень кстати, не правда ли?
— Лучше бы они собрались на радиостанции, — ответил Милов.
— Там бы нас не накормили.
— Хозяйка дома, — улыбнулся он.
— Нет, к сожалению. Будь я хозяйкой, сразу дала бы вам микрофон. Но должна ведь женщина хотя бы накормить своего любовника.
— Я уже любовник? — спросил он.
— Будешь, — сказала Ева, — куда ты денешься.
* * *
Большой зал ресторана оказался битком набитым — одни ели, другие сидели за бутылкой вина или чего-нибудь покрепче, за чашкой кофе или просто за пустыми столиками — но везде разговаривали; видимо, неопределенность положения Центра все же ощущалась и тревожила если не всех, то многих. Разговоры велись на разных языках: в предчувствии опасности люди сознательно или бессознательно группировались землячествами.
«Заграница, — подумал Милов. — Наши бы наверняка засели в конференц-зале, тут, надо думать, не один такой, а эти, видишь — в ресторане, не привыкли, как мы: с президиумом, с докладчиком… Зато там сразу было бы ясно, где начальство, а тут я даже не пойму, кто директоры, а кто лаборанты…»
Ева, видимо, в этом все же разбиралась и уверенно вела Милова по сложной траектории между расставленными, могло показаться, в полном беспорядке столиками. Он успевал уловить обрывки разговоров — на тех языках, какие понимал:
— …Когда вернусь в Кембридж, подниму кампанию протеста…
— …В конце концов, Германия вложила в этот Центр так много, и мы ведем здесь важнейшие разработки…
— …И вы понимаете, Смарт, эта семнадцатая элементарная частица, я полагаю…
— …Накупила кучу барахла. И если нас будут вывозить отсюда вертолетами, то придется все бросить. Но комп я все-таки постараюсь вытащить. К счастью, он у меня здесь, как был — в упаковке…
