От волнения Хойкен перемешал фотографии и открытые пачки писем. Ему нужно было время, чтобы все спокойно прочитать, и комната, где бы он был один и ему никто не мешал. Здесь Георг не мог себе позволить ни того, ни другого, поэтому взял с собой документы, а драгоценности, которые никто не тронет, положил обратно в тайник, о котором, кроме него, кажется, никто не знал.
Он оставил синие конверты, письма и фотографии на секретере и поспешил по широким ступенькам в холл. К счастью, Лизель еще не приехала. Ему было бы трудно утаить от нее свои находки. Хойкен вышел из дома, чтобы взять из машины портфель. Во дворе Secondo все еще возился с «Мерседесом». Он посмотрел на Георга так строго и задумчиво, как будто пытался решить трудную задачу.
— Secondo? — Хойкен внезапно понял, что парень имеет отношение к старым фотографиям.
— Да, господин Хойкен?
— Secondo, в старом Торчелло возле Венеции есть гостиница, в которой останавливался знаменитый Хемингуэй, она случайно не называется «Локанда Киприани»?
— «Локанда Киприани», да, господин Хойкен, это я знаю точно. Я родился примерно в пятидесяти километрах оттуда. Вы говорите о «Локанде Киприани», которая раньше принадлежала Арриго Киприани и сейчас принадлежит его сыну или, может быть, уже его внуку. Она находится рядом с обеими старыми церквями Торчелло. Там есть прекрасный розовый сад, в котором, если погода хорошая, можно завтракать. Сейчас, осенью, когда уже нет большого наплыва туристов, но все еще довольно тепло, там, пожалуй, лучше всего. Почему вы об этом спросили? Хотите отдохнуть в локанде?
Хойкен слегка вздрогнул и провел рукой по шее, как будто должен был стереть волнение, которое снова дало о себе знать. Поехать в Торчелло… о таком Георг еще не думал, хотя это совсем близко от райского уголка, который он сам когда-то посетил. Хойкен ездил в Венецию, когда ему было шестнадцать лет. Они с братом и сестрой должны были поехать туда с родителями на неделю, но в Торчелло жили не вместе. Все-таки удивительно, как много это место значило для родителей. Возможно, они тайно ездили туда, но не говорили детям об этом. Может быть. Тогда они с братом и сестрой, как все подростки, были уже не так сильно привязаны к родителям и стремились к самостоятельности.
— Да, Secondo, после книжной ярмарки у меня часто бывает маленький тайм-аут, пять-шесть дней. Неделя где-нибудь на юге, где абсолютно спокойно и все к твоим услугам. Я думаю, Торчелло и старая локанда в этом смысле как раз то, что нужно.
— Поезжайте туда, господин Хойкен. В начале октября отдыхать в Торчелло просто чудесно.
Хойкен взял из машины большой портфель, в который всегда укладывал свои документы, и вернулся в дом, чтобы забрать конверты, письма и фотографии. Теперь он мог не торопиться. Управившись с этим и вновь подойдя к машине, Георг быстро сунул папку с рукописью Петера Файля в сумку.
Он развернул машину и выехал со двора. При этом Secondo отдал ему честь, словно генералу. Рядом, на сиденье, словно упругий, спелый плод, лежал туго набитый портфель. Давно Хойкена не тянуло так почитать, как сейчас.
8
Вечер только начинался, когда Георг, оставив машину, шел к «Le Moineau». Так получалось, что уже давно он ходил пешком не больше двадцати минут. Но сейчас выдался случай, и Хойкен решил пройтись. Он вышел из отеля в легком пальто, которое нес в руках. Он не торопился, у него было достаточно времени, чтобы насладиться осенним вечером. Только что, спускаясь по широкой лестнице (лифтом он решил сегодня не пользоваться), Георг подумал, что, наверное, снял этот номер для того, чтобы познать еще одну, совершенно новую сторону жизни. Наслаждаться этим легким, беззаботным настроением, брести по коридору отеля, окунуться в тепло гостиничного номера, который дает начало самым важным, полным жизни дорогам. Телефонные разговоры, заказы — любое желание выполняется в кратчайшие сроки. Живешь, как король, окруженный невидимой, но безотказной командой слуг. Но, с другой стороны, в такой жизни было что-то монашеское. Она была похожа на отшельничество и казалась замкнутой. Уже во второй раз Хойкен испытал прилив радости, когда входил в номер. Откуда это смятение в душе? Всякий раз, когда он раздвигал гардины и видел, как через площадь спешили, подгоняемые порывами ветра, или медленно шли толпы людей, его покидала привычная сосредоточенность, становилось легко, словно в этой комнате он выскальзывал из своей кожи, одевал другую, и мир сразу становился ближе и понятнее.
Хойкен хорошо знал, где находится «Le Moineau». Однажды поздно вечером он забирал оттуда Клару. Когда ее авторы-французы приезжали в Кёльн, они, как помешанные, стремились туда. И не удивительно, потому что даже во Франции не везде можно было так поесть, как там. В сущности, «Le Moineau» был не рестораном, а бистро. Каждый второй говорил, что у него есть шарм. И сначала шарма там было столько, что франкофилы могли наслаждаться им безгранично. Молодая пара — владельцы заведения — приложили для этого много сил и старания. Разумеется, они прибыли из Франции и, конечно, были маленькими, щуплыми и стройными, как будто клетки их организма очищались всеми теми фантастическими винами, которые они ежедневно пробовали. Когда супруги вдвоем стояли за маленькой стойкой, то выглядели как брат и сестра. Черные, коротко подстриженные волосы, несколько прядей спадает на приветливое лицо. Молодая женщина без украшений — и так пышет здоровьем и свежестью, словно принимает ванну по три раза на день. Они очень подходили друг другу. Когда Хойкен прошел через стеклянную дверь, он услышал, как Ив Монтан пел что-то о днях, проведенных в Париже. Большинство посетителей уже плохо стояли на ногах и потому спешили устроиться на красных кожаных стульях и скамьях.
Он увидел Кристофа сразу, как только вошел. Тот сидел за длинным узким столом в углу. Георг сразу направился к нему. Что-то в нем изменилось: брат выглядел дружелюбнее и, кроме того, переоделся. Это означало, что он уже побывал в Мариенбурге, не мог же он переодеваться в издательстве? Где же тогда? В комнате отца? Неужели Кристоф действительно переодевался в комнате отца?
Представив это, Хойкен на мгновение растерялся. Так бывало всегда, когда ему казалось, что он что-то упустил, недосмотрел. Пробел в системе, маленькая трещина, которую он мог бы устранить и не устранил. Еще школьником он испытывал в такие моменты легкое головокружение, как при проверке контрольной работы, когда с каждой минутой нарастала уверенность, что придется исправлять ошибки. Сначала обнаруживаешь только одну, потом вторую, потом натыкаешься на третью, потом все начинает медленно оседать, будто непрочное здание, начинает шататься и угрожает окончательно скатиться в пропасть.
— Добрый вечер, мой милый, я вижу, ты переоделся, — сказал Хойкен, решив сразу задать беседе легкомысленный тон.
— Да, — ответил Кристоф и подвинулся, освобождая брату место справа от себя, — я провел все послеобеденное время в комнате отца и поболтал с Минной.
«Итак, — подумал Хойкен, — Кристоф был в рабочем кабинете старика и к тому же беседовал с Минной». О Минне он снова забыл. Вчера Георг уже совершил подобную ошибку. Когда он уделяет внимание Дизель Бургер, то забывает о Минне Цех и наоборот. Он не может их обеих представить вместе, потому что должен скрывать от одной то, что говорит другой. Никто не знает, которой из них отец доверял и рассказывал больше. По торжественным дням они сидели или за разными столами, или, если за одним, как можно дальше друг от друга.
