– Я со путанами дел не имею! – резко возразил он. – Знаю себе красную цену и по мелочам не размениваюсь.
– Не сердись, это я на всякий случай, – вздохнула она и все же упрекнула. – Последний пеньюар обносился, а хочешь, чтобы лапочка была красивой и в постели бесподобной. Красота требует жертв. Может, сидишь на мели, тогда иди в бордель и поищи себе валютную топ-модель
– Замолчи, Илона!– вспылил он.– Ты ведь знаешь, как я тебя люблю и не позволю, чтобы кто-то другой прикасался к твоему божественному телу, ласкал его в любовном экстазе.
– Прости, Герман, я сгоряча, накипело, – призналась она. – Обидно, другие женщины в шелках и в золоте купаются, а я при своей прекрасной внешности влачу жалкое существование.
– Потерпи, лапочка, с деньгами у меня сейчас дефицит, – попросил Герман. – Скоро и ты будешь купаться в шелках, парче и золоте. Подруги твои лопнут от зависти.
– Сколько еще ждать и верить обещаниям? Лучшие годы уходят. – Ах ты, хищница моя,– ласково прошептал он.– Я хочу превратиться в скульптора. Ты не возражаешь?
Она промолчала, лишь стыдливо опустила взор. Они выпили по фужеру шампанского. И он сентиментальным голосом продекламировал:
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут.
И чтоб прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому…
– Почему тебя вдруг потянуло на стихи?
– Потому, что Серега Есенин тоже очень обожал женщин, чего только стоит его роман со знаменитой танцовщицей Айседорой Дункан. Кстати, в ее гибели роковую, зловещую роль сыграл шелковый шарф, подаренный поэтом. Его концы запутались в спицах коляски и задушили красавицу. И произошло это уже после трагической смерти Есенина, повешенного в питерской гостинице «Англетер».
– Слышала я эту историю, – промолвила она. – Печальны, трагичны судьбы у многих знаменитых людей. Не пожелала бы я такую цену платить за всемирную славу.
Дробич сделал паузу, а затем продолжил, понимая, что попал в точку – поэзия была давней слабостью любовницы – натуры утонченной и доверчивой.
– Ты не лирик, а неисправимый циник, – резюмировала она. – Можешь с упоением читать стихи и тут же выдать банальную пошлость. Мне, порой, кажется, что ты живешь двойной жизнью или я ошибаюсь? Это очень тревожит и даже страшит меня.
– Если, кажется, то перекрестись, – разозлился он.– Да, я циник, а кто сейчас не циник, разве что дебил. Ему плюй в глаза, а он радуется – божья роса. Все построено на лжи. Пойми ты, что жизнь – жестокая штука. В ней нет места слабакам, выживает только сильный. Рынок, конкуренция, неутолимая жажда обогащения превратили людей в зверей. Либо ты живешь вдоволь, или свет коптишь, третьего не дано.
Маска аскета наползла на суровое лицо Германа и женщина невольно вздрогнула.
– Герман, ведь то, что ты проповедуешь – закон джунглей, культ грубой силы, – робко возразила Илона.– Я – слабая женщина и если следовать твоей пещерной философии, то мне тоже нет места в этой жизни.
– Так мы живем в зоопарке, зверинце, разными проблемами, интригами, конфликтами укорачивая друг другу жизнь, боремся за свое место под солнцем. Прав был поэт Александр Блок, утверждавший: «И вечный бой! Покой нам только снится». Вечный покой будет на том свете, а этом постоянная борьба. Но ты не в счет, ты прекрасное исключение. Впрочем, не принимай близко к сердцу. Все это глупости и шалости ума, – спохватился он. – Давай лучше выпьем за твое очарование и за то, чтобы нам в жизни всегда везло.
Они подняли фужеры с искрящимся вином и выпили. Герман откровенно потянулся к ней с ласками.
– Остынь немного, – отстранилась женщина.– Я приму ванну. И тебе тоже бы не мешало смыть с себя дорожную пыль и плотские грехи.
– Я безгрешен, как дитя, – ухмыльнулся он и выпил до дна бокал вина. Она ушла, прихватив с собой махровое сирийское полотенце, год назад подаренное ей любовником. Он явственно представил движения женщины, готовящейся принять ванну. Потом услышал шум воды и подумал: «Удивительное создание – женщина. Несколько минут назад она усердно наводила косметику, чтобы произвести на него впечатление. А ведь заранее знала, что придется смыть ее водой. Воистину, красота требует жертв. А женская психика, вообще непостижима».
Он снова налил в фужер вино «Бахчисарайский фонтан» и выпил залпом, как водку. Не спеша щелкнул газовой зажигалкой и закурил. «А ведь она права, женщине постоянно необходимы знаки внимания, – размышлял он.– Цветы, подарки, всякие безделушки. Это согревает ее сердце, сохраняет свежесть и яркость чувств. Гляди, Герман, не прозевай, такие жгучие брюнетки, как Илона, пользуются у состоятельных мужчин неизменным успехом. Уведут соперники с тугими кошельками, глазом не успеешь моргнуть».
Такая перспектива ему не понравилась, но он тут же утешил себя: «Ничего, лапочка, потерпи. Отмою деньги, переведу их в благородный металл, не один сыщик до меня не доберется. Только бы кореша не подвели. Закатимся отдыхать в Болгарию на «Золотые пески», в бархатный сезон» …
Дробич услышал, как отворилась дверь ванной, в потоке света он увидел женщину. Мокрые волосы, капельки воды на смуглой коже, мягкие линии желанного тела…
– Илона, ангел ты мой! – ноги сами подняли его с дивана. Он пылко обнял ее, сквозь сорочку ощутив ее горячее упругое тело. – Ах, ты моя сладкая отрава …
– Какой нетерпеливый, – дразня, оттолкнула она его, но Герман уже был вне себя. На руках понес ее в спальню. Она, как дикая кошка, сладко потянулась гибким и знойным телом и отдалась хмельной страсти. Дробич был азартен и неутомим.
Проснулась она в четыре часа ночи от чувства жажды, утомленная любовными утехами. Сожитель крепко спал рядом, уткнувшись лицом в подушку. Она осторожно сняла его руку со своей груди и нагишом при тусклом свете прошла на кухню. Достала из холодильника бутылку минеральной воды, жадно выпила полный стакан.
Когда возвращалась в спальню через прихожую, неосторожно зацепилась за вешалку – к босым ногам упал пиджак сожителя. Наклонилась, чтобы поднять его, но на пол вывалилась распечатанная пачка денег. Илона взяла их в руки.
«Хорош любовник,– с обидой подумала она.– На шампанское он едва наскреб. Бедным родственником прикинулся. Потерпи, лапочка, а я, глупая, поверила, приласкала и обогрела… на халяву или в кредит. Ну, и жмот».
Она взвесила на ладони купюры, словно таким способом пыталась определить их сумму. И сразу перед глазами всплыл пеньюар цвета морской волны, приглянувшийся ей в универмаге «Весна». Илона знала, что если не купит понравившуюся ей вещь, то целый месяц, пока что-то другое не отвлечет ее внимание, будет пребывать не в своей тарелке.
– Господи, прости меня грешную, – она дрожащими руками отсчитала десять крупных купюр. – Получу зарплату и сазу верну, чтобы не быть в долгу.
В тот же миг к ней пришла оправдательная мысль: «Другим женщинам за ночь любви платят валютой, а чем я хуже. Герман бесплатно кайфует. Хотя у меня с ним иные отношения, не секс, ради секса, а чувства, взаимная симпатия. Даже может и любовь, о которой много говорят, но никто толком не способен объяснить, что это на самом деле за чувство. Но подарки, деньги приятны каждой женщине. При таком их количестве Герман вряд ли заметит недостачу».
