Реутов не стал спорить, а лишь спросил:
– Вы можете описать того старшего лейтенанта, какой он из себя. Особые приметы. Может, дергает головой или заикается?
– Не дергает и не заикается, – возразил чабан. – Нормальный человек, высокого роста, лет тридцати пяти. Отличная выправка и голос твердый, как у начальника.
– Какое лицо, круглое, овальное или продолговатое, как у лошади? Вы могли бы его узнать?
– Плохо разглядел, к тому времени стемнело. Он был в больших очках. Фуражка надвинута на лоб. По голосу, наверное, узнал бы.
– На чем он приехал?
– На мотоцикле.
– Госномер запомнили?
– Нет. Он его оставил у обочины дороги, а сам прошел пешком. – Какой марки мотоцикл?
– Не разглядел, далеко было, да и ни к чему мне.
– Сегодня примерно в полдень какие-нибудь громкие звуки слышали? Например, выстрелы?
– Выстрелы не слышал, а вот гроза гремела, словно артподготовка. Слава Богу, догадался взять с собой плащ, иначе бы промок до нитки. Такой ливень на пользу – много сена будет и для коров, и для овец и прочих парнокопытных.
– А прежде того милиционера доводилось встречать в городе или в другом месте?
– Нет, не встречал, да и редко я в вашем городе бываю, разве что по большим праздникам, а все больше с овцами веду диалог.
Реутов записал фамилию чабана и перед тем, как расстаться, предупредил: – Мы вас еще побеспокоим. Проявляйте осторожность, об этой встрече никому ни слова.
– Тот старший лейтенант тоже велел никому не говорить, а что случилось? – проявил интерес чабан.
– Совершено тяжкое преступление, погибли кассир и водитель, похищена крупная сумма денег, – ответил Егор и направился к машине.
4
Дробич поднялся на лестничную площадку третьего этажа. Подошел к двери знакомой квартиры, где он за разработкой операции повалялся почти две недели. Нажал на кнопку электрозвонка – прозвучал короткий, а затем длинный сигнал. «Если Илона дома, то догадается, что это я»,– подумал Герман, памятуя об условном знаке. Прислушался: из глубины квартиры послышались шаги.
– Кто? – спросил знакомый голос.
– Я, твой Герман. Открывай, лапочка.
Щелкнул открываемый замок, звякнула цепочка и в проеме распахнутой двери показалась Илона – изящная, среднего роста, лет двадцати шести, в легком ситцевом халатике.
– А-а, явился, не запылился, – с иронией произнесла она. – Ты всегда, как снег на голову. Предупредил бы по телефону. Вдруг я не одна.
– Не смог. Было много работы, – сказал он и сурово изрек. – Не смей больше шутить, намекать на измену. Если застану, обоих задушу. Никому не позволю сделать из себя рогоносца.
– Я пошутила, Герман, а ты принял всерьез, – испугалась женщина и тут же одарила его улыбкой. – Ты мой единственный мужчина, никто мне не нужен. С тобой хорошо и надежно. Говоришь, что утомился. Наверное, деньги лопатой загребаешь?
– Увы, лапочка,– улыбнулся Дробич. – В нашей стране честным трудом не разбогатеешь. Депутаты, чиновники, олигархи—аферисты и мошенники. А простой пахарь работает, как вол, а платят жалкие гроши. Но сегодня на шампанское и вино «Бахчисарайский фонтан» я наскреб.
Он извлек из кожаного кейса две бутылки вина и коробку шоколадных конфет.
– Поставь на журнальный столик в гостиной, – велела женщина. – Не надеялась тебя сегодня увидеть, пойду, переоденусь.
Она неспешно направилась в спальную.
– Тебе помочь, – увязался он за нею, вспомнив, как изнемогая от неутоленной страсти, Лысый намеревался изнасиловать кассиршу, но остановил его. Сейчас Герман с вожделением смотрел, словно раздевая догола, на женщину. В нем взыграла кровь.
– Не шали, Герман, всему свое время, не торопи события, – обернулась она и погрозила пальчиком. Он присел, облокотившись на спинку дивана.
Минут через десять появилась Илона в белой блузке с черным бантиком на кружевном воротнике. В короткой, плотно облегающей овальные бедра юбке и в черных ажурных колготках, подчеркивающих красоту и стройность ног.
Черный цвет в деталях одежды удачно гармонировал со смолистыми нитями спадающих на плечи волос, со злато-карими зрачками. На чувственных красивых губах блестела красная помада. Классический тип жгучей брюнетки.
«Хороша ли твоя лапочка?» – вопрошали ее глаза. Она изящной, гибкой пантерой, жестами рук огладив бедра, остановилась перед любовником, гордая и красивая.
– Ты восхитительна! – произнес он, не сводя с нее глаз. – Ты – очаровательна, ты – прекрасна, ты – неповторима …
Он упорно подыскивал новые эпитеты, чтобы выразить свои чувства к ней. «Еще», – просили ее влекущие, зовущие в сказку блаженства теплые зрачки.
– Ты – божественна! – продолжил Герман.– Я сдаюсь, сразила меня наповал… я у твоих ног.
– Не прикидывайся праведником, – возвратила его в реальность Илона.– И не обольщайся, меня красивыми словами не обманешь. Знаю я вашу мужскую породу, все из одного теста. При каждом удобном случае готовы увязаться за чужой юбкой, только бы достичь заветной цели, завладеть сердцем и женским телом.
– Это не про меня, лапочка, – притворился он паинькой.
–Ты на евнуха совсем не похож, – махнула она небрежно изящной тонкой рукой.– Лучше поухаживай за своей лапочкой, накрой на стол. Там в холодильнике сыр, колбаса, рулет…
– С большим удовольствием, хотя это сугубо женская обязанность, но ради тебя я готов на все, – согласился Дробич и вышел на кухню. Он быстро сервировал стол, словно этим только и занимался всю жизнь.
– Ты без меня видно не страдала, не вижу в твоих глазах голода, – оценивающим взглядом окинул он ее привлекательную фигуру.
– Умелый мужчина, как скульптор, лепит женщину, превращая ее в прекрасную грацию, – парировала она его неуклюжий укор. – Я что ж, по-твоему, уже не гожусь в скульпторы? – обиделся он.
– Пока еще годишься.
– Это другой разговор. Вот выпьем и займемся лепкой.
– Смотри не надорвись, а то от скульптора одна глина останется, – сострила женщина и томно опустила накрашенные ресницы, дразня его губам, плавными движениями обнаженных рук. Капризно отвернулась в сторону.
– Обиделась? Не надо, лапочка,– Герман потянулся к ее упрямому, но нежному подбородку рукой с проявлениями ласки, но она отвела ее своей ладонью. На пальце сверкнул перстенек с рубином. Он поймал ее теплую ладонь и прикоснулся к ней губами. Но это лишь на миг поколебало решительность женщины.
– Надо!– твердо произнесла она.– Я не знаю, с кем ты еще обнимаешься. Надо, наконец, разобраться в наших отношениях. Герман, ты, то неожиданно появляешься, то вдруг куда-то бесследно исчезаешь. А я сижу одна, как дура, или соломенная вдова. Жду, когда ты изволишь приласкать свою лапочку. Зачем мне нужен такой непостоянный и непредсказуемый скульптор, который ко всем печалям еще может наградить какой-нибудь экзотической заразой.
