Озвученное наличие бабушки с шизофренией позволило мне полностью осознать проблему и свою ответственность.
– Давайте я сейчас с Эдиком поговорю, а потом подумаю, и вы придете еще раз, уже без ребенка? – предложила я. – Он в садик ходит?
– Конечно, давайте! – охотно согласились родители. – В садик ходит, и это еще одна проблема. Все воспитатели хором говорят, что ему там просто нечего делать. Он целыми днями сидит возле нянечки и, пока она убирается или моет посуду, пересказывает ей различные сведения из прочитанных энциклопедий или вслух читает стихи. Ей нравится, но вы же понимаете…
– Да, понимаю…
Мне Эдик тоже кое-что пересказал. Но не отказался и меня послушать – я ему рассказала что-то из своей научно-университетской жизни, он слушал с интересом и в завершение беседы радостно меня уверил, что, как только разберется со школой, сразу же пойдет учиться в университет.
Когда родители Эдика пришли ко мне во второй раз, они передали мне от Эдика (в знак симпатии) нарисованную им для меня схему эмбрионального развития какой-то фантастической крокозябры, от яйцеклетки до прохождения последнего метаморфоза (Эдик запомнил мою биологическую специальность – эмбриология).
– Развитие сильное, но однобокое, – сказала я родителям. – Если эти мозги все время кормить энциклопедиями, которых они просят, то не знаю, что будет. Могут и вправду перегреться.
– Ага, точно, – сказали родители. – Но чего же делать?
– Надо потихоньку запускать в рост и все другие стороны. Если где-то что-то прибавится, то где-то что-то непременно убавится. Сейчас обсудим, как это сделать.
– Но он будет нормальным? – с тревогой спросила мать.
– Скорее всего, да. Статистика – за вас, – ответила я. – И давайте начнем с симпатичной нянечки – пусть он не только читает ей стихи, но и помогает в уборке.
* * *
Что было дальше? Так сложилось, что я это знаю. С того далекого дня и посейчас. Мое участие в происходившем – минимальное. Семья Эдика появлялась у меня раз, много два в год – просто рассказать об успехах и обсудить неудачи. Уяснив для себя происходящее, они сами выстроили конкретный алгоритм и сами действовали, зачастую решительно и неожиданно.
Эдик продолжал ходить в садик и выполнял там роль помощника воспитателя: следил за порядком, организовывал занятия, помогал нянечке в уборке и был вполне благополучен. Первая мышка, которую купили Эдику (мой совет), погибла. Он ее совсем не чувствовал, не мог правильно ухаживать. Ее смерть переживалась как трагедия всей семьей. Эдику сказали: мы виноваты, мы тебя переоценили, ты же еще совсем неразвитый малыш. Эдик прочел все, что мог, о мышах и крысах, составил схему ухода в комиксах и попросил еще одну. Ему отказали, сказали: позже, когда получше научишься чувствовать других, живые существа – не игрушки. Родилась сестренка. Эдик, старший брат, помогал по инструкциям, охотно и эффективно. Мать жаловалась: все делает, но ничего не чувствует, как с крысой. Когда Эдику исполнилось пять с половиной лет, персонал детского садика восстал: вашему ребенку надо идти в школу, причем желательно не в первый класс, а сразу во второй или третий, вы губите талант или даже гения, мы его здесь больше держать не станем.
Мать и отец где-то услышали о группах «Особый ребенок». Отправились узнавать и выяснили, что это группы для детей с нарушениями развития. Но нормальных тоже берут – такая концепция, передовая, с Запада.
– У нас тоже нарушение, только в другую сторону, – сказали родители Эдика. – Запишите нас в самую старшую группу.
Эдик очень удивился. «Мам, пап, а что мне там-то делать?» – спросил он. «Как что? – ответили родители. – То, что ты умеешь. Помогать, развивать. Видел, какие там дети из-за их болезней неразвитые? Но ведь они не виноваты. Им надо помочь». «Ага, теперь понял», – кивнул Эдик. И уже через две недели радостно рассказывал: «Знаете, почему у меня все мокрое? Это мы сегодня целый день учили Дашу руки мыть. Она сначала боялась, потом брызгалась и мыло кидала, а потом уже даже сама намыливать научилась! Я ее научил!» «Сын, мы гордимся тобой!» – искренне отвечали родители.
Шести с половиной лет Эдик пошел в школу. Родители рассказали молоденькой учительнице о его предшествующем опыте в «Особом ребенке» и попросили: «Вы уж его используйте по полной, чтобы он не слишком скучал, ага?» Девушка восхитилась креативом родителей, преисполнилась любопытством, в один из первых школьных дней протестировала Эдика (его знания в среднем оказались на уровне третьего-четвертого класса) и сказала ему: окей, зайчик, будем с тобой вместе в этом классе работать.
В этот момент мы с родителями обсудили вот что: эмоциональное развитие и всяческое помогайство – это, конечно, отлично, но как использовать Эдикину фантастическую память и его еще не угасшее любопытство к миру как системе? Да еще так, чтобы это потом пригодилось? Тут мама очень кстати вспомнила, как в два с половиной года Эдику подарили карточки с картинками, где на обратной стороне нарисованное называлось на четырех языках. Эдик потребовал все назвать и вскорости радовал всю свою почти не говорящую ясельную группу, громко называя мебель и посуду по-французски и по-испански.
– Конечно, языки! – сообразили мы. – Это всегда пригодится!
Эдик с восторгом подхватил родительскую инициативу, общение со взрослыми репетиторами его ужасно радовало (дети-ровесники его все-таки значительно обескураживали – он признавался мне, что с инвалидами из «Особого ребенка» ему в чем-то было легче).
В пятом классе наступил кризис. Молоденькой учительницы уже не было, учителям-предметникам было не до развлечений, Эдик заявил, что в школе «все придурки» и он туда больше не пойдет.
– А в шестой класс пойдешь? – спросила я. – Если, конечно, сумеешь все сдать? Или слабо? Будешь сидеть и ныть?
На интеллектуальные вызовы Эдик всегда реагировал адекватно, вполне по своему мальчишескому возрасту.
– А вот и пойду!
Тут подсуетились любящие мальчишку учительница и завуч начальных классов: вам нечего делать в нашей школе, идите в физико-математический лицей, мы договоримся, объясним, вас посмотрят.
Пошли. До восьмого класса все было благополучно, потом родителей вызвала завуч: у нас очень сильная физико-математическая программа, ваш сын дополнительно изучает три языка, он перегружен, не справляется, две двойки в четверти, бросайте языки.
– Но он их любит! Он ходит в клубы русско-французской и русско-немецкой дружбы, смотрит латиноамериканские сериалы без перевода, мечтает побывать в Испании!
– Тогда уходите из нашей школы.
Все советовали остаться и приналечь, школа в городе котировалась и давала гарантии поступления в университет или Политех. Даже я трусливо молчала. Эдик сказал: «Таланты в математике у нас в классе – Лешка и Илья. А я эти задачи понимаю через третью на четвертую. Уходим».
В обычной английской школе задела математических знаний, полученных в лицее, Эдику хватило до 11 класса. Языки у него, естественно, шли блестяще. Память по-прежнему хороша. К тому же он охотно и сноровисто помогал всем, у кого что-то не получалось по учебе, а в двух последних классах подрабатывал репетитором английского у малышей. Он заканчивал школу почти (совсем не давались задачи по физике и химии, брал зубрежкой) отличником, всеобщим любимцем.
