Власов не стал ограничиваться только настоящей ситуацией. Среди всего прочего он заметил, что объявленная Сталиным Отечественная война, с помощью которой он теперь пытается спасти коммунистическую систему, носила прежде какой угодно, только не национальный характер. Еще до немецкого нападения на СССР в июне 1941 г. Сталин замышлял в конце 1942 г. вторжение в Юго-Восточную Европу, нацеливаясь на Румынию, Болгарию и Дарданеллы. План этот основывался на ленинской теории империалистической войны, в соответствии с которой в конфликте между капиталистическими государствами Советский Союз должен ударить по той из сторон, которая выйдет победительницей, — в данном случае по Германии. Никто не ожидал нападения немцев так рано, а потому они легко разгромили не до конца свинченную и налаженную советскую военную машину. Это отчасти объясняет крупные победы немцев на начальном этапе. Хотя он (Власов) и признает выдающиеся достижения немецких солдат, он считает себя обязанным сказать, что теми путями, какими немцы ведут войну, выиграть ее они не в состоянии. Советский режим можно свалить только политическими, но никак не военными средствами. Однако немцы ведут войну по старым, империалистическим шаблонам — то есть как чисто завоевательную.
Сталин ожидал и боялся того, что немцы ударят «с другого бока». Он почти открыто радовался — и одновременно удивлялся — тому, что видел, а затем призвал к Отечественной войне. Приди немцы как освободители, а не как завоеватели, правительство Сталина давно бы рухнуло. Но он (Власов) пребывает в уверенности, что даже и теперь массы русских людей еще можно поднять на борьбу против диктатуры Сталина, появись сейчас единая Русская освободительная армия; самим же немцам, если те провозгласят освободительные лозунги, уже никто не поверит. Вот по этой причине формирование такой армии есть самая насущная потребность сегодня. Он располагает достаточным авторитетом, чтобы возглавить ее, поскольку является не действующей в безвоздушном пространстве никому не известной темной лошадкой из эмиграции, а одним из самых известных генералов Красной Армии, фамилию которого слышали все ее солдаты и офицеры. Он не перебежал к немцам, но попал в плен, очутившись в безвыходном положении.
В одиночестве скитаясь по лесам в Волховском котле и позднее, беседуя с такими же, как он, военнопленными, он пришел к осознанию, что Сталин олицетворяет несчастье России и что его можно и нужно свергнуть с помощью русского народа. Вот поэтому он и выразил готовность сотрудничать с немцами, особенно после того, как познакомился со многими из тех из них, кто одобрял его планы. Он даже не может перечислить, сколько раз с тех пор, как было принято решение, его постигали разочарования.
Не дрогнув ни единым мускулом лица, Гиммлер выслушивал слова, которые прежде давно бы уже привели к взрыву гнева. Напоминание Власова о своей победе под Москвой, доктрина о славянских недочеловеках, грубые политические промахи немцев, невозможность одолеть Россию военными средствами и, наконец, высказанная точка зрения, что только Россия, освобожденная от сталинского режима, способна спасти Германию, — никто прежде не осмеливался вот так с маху выложить Гиммлеру подобные аргументы. То, что Власов озвучил их в такой час, говорило о его уверенности в себе и внутренней независимости.
Гиммлер поинтересовался тем, какую оценку даст Власов военной обстановке. Власов объяснил, что советская система, как любая совершенно негибкая общественная структура, имеет свои слабые места и что она может быть крайне уязвимой. Появление крупных, выступающих единым фронтом русских национальных сил теперь станет сюрпризом для Сталина. Германия располагает живой силой для русской армии — более чем миллионом человек, большая часть которых уже служит в существующих небольших по численности вооруженных формированиях. Если объединить их, одновременно заключив союз между немцами и временным русским национальным правительством, можно будет добиться поворота в войне.
Гиммлер коснулся трудностей с обеспечением вооружением, особенно тяжелым, а также последствий, которые повлечет за собой быстрый вывод из боевых действий русских частей, уже находящихся на фронте там, где не хватает людей немцам. Как бы то ни было, он обещал создать армейский корпус и другие части. Он уже консультировался с Гитлером и Йодлем. Власов может считать себя главнокомандующим Русской освободительной армией в звании генерал-полковника, обладающим дисциплинарными полномочиями и правом назначать офицеров на должности вплоть до полковничьих. Для назначения на более высокие командные посты он должен подавать ходатайства в управление личного состава немецкой армии.
Власов, располагавший очень точными и свежими статистическими данными, вновь настаивал на немедленном выводе всех русских частей из-под управления немцев и передаче под его командование. Он также требовал снятия запрета на переговоры с представителями сепаратистских меньшинств под опекой Розенберга и подчинения всех этих групп ему. Он заявил о желании принять концепцию устройства России как федеративного государства в качестве основы для открытия таких переговоров. Окончательное формирование русского государства можно будет завершить на основе данных референдума. В настоящее время сепаратисты предоставляют советской пропаганде массу козырей в политической борьбе. Было бы самым лучшим вариантом создать единое германское ведомство, наделенное властью быстро и окончательно решать все вопросы (касающиеся русских).
Затем разговор коснулся русских рабочих в Германии, которых Власов рассматривал как ресурс живой силы (для армии). Гиммлер возразил, указав на то, что от высвобождения большого количества рук пострадает военная промышленность. Вместе с тем он признал, что совершается довольно мало актов саботажа, особенно если принять во внимание, в каких, к сожалению, тяжелых условиях живут эти люди. Он бы приветствовал усилия Власова в русле повышения их политической активности.
Власов предложил вариант отдать их (рабочих из числа граждан СССР) под власть русского правительства. Они, безусловно, стали бы работать лучше и с большей охотой; при русской администрации повысилась бы и дисциплина. Гиммлер заметил, что было бы лучше, если бы Власов сосредоточил силы на улучшениях, скажем, в плане пищевого довольствия, условий быта и т. д. Данные усилия послужили бы росту его же популярности. Власов с этим согласился.
Гиммлер закрыл дискуссию выражением уверенности, что не видит причин в ближайшем же будущем не начать действовать в направлении решения оговоренных проблем. После формирования освободительной армии и русского альтернативного правительства Власов будет представлен Гитлеру на официальной церемонии. Гиммлер утвердил Крёгера на его посту как политического представителя с дополнительными полномочиями в вопросах практической координации. Крёгеру предстояло работать в тесном взаимодействии с Главным управлением СС в сфере экономических вопросов, а кроме того, тесно сотрудничать с д’Алькеном по части проблем психологической войны.
После завершения совещания все присутствующие приступили к еде и повели непринужденную беседу. Гиммлер задавал вопросы о профессиональном прошлом Власова, о его деятельности в Китае, о битве за Москву, выражая особый интерес в отношении импровизаций, на которые приходилось пускаться Советам. Когда он спросил, почему провалился заговор Тухачевского, Власов ответил, что Тухачевский совершил ту же ошибку, что враги Гитлера, — он не принял в расчет массы. Власов ушел в 3 часа дня. Гиммлер затем коротко поговорил с д’Алькеном и Элихом. Власов явно произвел на него благоприятное впечатление, и он заверил, что сдержит данное обещание. Однако Власов был и остается русским, а потому с ним надо быть начеку. Он попросил д’Алькена приглядывать за ним и тотчас же сообщать о любых неожиданных поворотах в развитии событий.[168]
