Попов, на правах походного атамана, снесся с Корниловым и обсудил вероятность совместной борьбы. Расхождения в подходе, как и предполагалось, выявились еще на стадии упоминания географических названий. Попов и слышать не хотел, чтобы оставить Дон и отправиться вслед за Добровольческой армией, воевать с большевиками повсеместно. Отказ от абстрактной идеи борьбы с большевизмом, где бы то ни было, в пользу весьма конкретной, в границах своей территории, представляется вполне разумным и объяснимым даже с позиции дня сегодняшнего. Как пишет Лукомский, Попов отвечал на предлагавшееся ему соединение отрядов, будто «он считает, что отряду лучше всего, прикрываясь с севера р. Донцом, который скоро станет трудно проходим, переждать события в районе зимовников, где много хлеба, фуража, лошадей, скота и повозок для обоза. Из этого района он мог бы развить партизанские действия в любом направлении…»
Воля Алексеева, с оговорками принимаемая Корниловым, была такова — двигаться на Екатеринодар, в надежде соединения с некими добровольческими отрядами, действующими на Кубани. Генерал Алексеев полагал, что поднять Кубанское войско против большевиков добровольцам не составит труда. Кроме того, согласно данным, Кубанский край был довольно богат, что в перспективе даст возможность пополнить запасы армии. Именно там армии можно будет попытаться атаковать большевиков, а если эта затея не удастся и армия не сможет добиться успеха, то, дойдя походным порядком до Кавказских гор, будет распущена. Обсуждение будущего похода не отличалось многообразием мнений. Лукомский выступал против прямого похода на Екатеринодар, видя в этом потенциальные трудности из-за обилия обозов и раненых. Генерал Романовский соглашался в мнением Лукомского. Корнилов ясно видел, что не стоит более оставаться на Дону, ибо сама жизнь ежедневно доказывала невозможность всеобщего единения казаков в борьбе со своими внутренними и внешними врагами — большевиками. И хотя малая часть казачества доказала свою приверженность этой борьбе, участвуя в белых партизанских отрядах, большая его часть по-прежнему оставалась в плену иллюзий относительно мирного сосуществования с красными.
Из тех донцов, что остались для дальнейшего беззаветного служения Белому делу, Корниловым был сформирован Партизанский полк под командованием генерал-майора Африкана Петровича Богаевского. Энергичному генералу в его армии требовались яркие личности и немедленные действия, общий, сплачивающий порыв и скорая победа. Он, безусловно, верил в то, что лишь немного усилий его армии, поддержанных населением России, должны вернуть все на свои места и стереть большевизм со скрижалей истории, однако желание расправиться с врагами Отечества, присущее Корнилову, едва ли разделяли все граждане России. Даже среди исторически консервативных казачьих кругов опасность большевистского интернационала была более или менее ясна лишь для немногих их представителей. Глобальная схема уничтожения императорской России казалась многим столь фантастичной затеей, что немногих прозревших зачастую упрекали в излишнем нагнетании страхов и чрезмерном увлечении теориями закулисных заговоров, до революции присущем лишь крайне правым российским политикам и общественным деятелям. Корнилов стремился поскорее оказаться на Кубани, с которой он связывал многие надежды и не без основания полагал, что экономически устойчивый край станет хорошей опорой в ходе дальнейшего роста и укрепления Добровольческой армии.
12 февраля 1918 года им был отдан приказ по армии о приготовлении к выступлению на Кубань утром следующего дня. На рассвете добровольческие части тронулись в свой поход. Впереди шел Офицерский полк, за которым двигалась 1-я батарея, за ней тянулась Техническая рота. Впереди колонны на коне ехал генерал Марков. Скоро авангард армии оказался на возвышенности. Позади, в утренней неге, утопая среди белых снегов, оставались гостеприимные станицы Аксайская и Ольгинская. Левее, сквозь морозную дымку, едва виднелись Нахичевань и Ростов, постепенно исчезая из поля зрения и отодвигаясь все дальше и дальше.
Дорога снова изменилась. Чернозем, глубоко пропитанный влагой от почти стаявшего снега, легко превращается в густую массу, едва ступишь на нее ногой. Не без усилий шагал Офицерский полк под хлипкие всасывающие звуки от проваливающихся по самые щиколотки в дорожную грязь сапог. Старая обувь едва выдержала переход до первого привала. Ноги большинства добровольцев были натерты до боли из-за постоянной борьбы с глубокой дорожной грязью. На первом же привале все обладатели роскошных долгополых кавалерийских шинелей обрезали их почти на четверть и безжалостно избавились от ненужных в пехотном переходе щегольских атрибутов — шпор. Не легче было и батарейцам. Их лошади с трудом тащили орудия, медленно брели в хлюпающей грязи, нередко застревая в ней. Тогда людям приходилось помогать коням. В Юнкерском батальоне тоже неожиданная трудность — сестры милосердия, прибившиеся к армии еще со времен Ростова, не в силах были бороться с безразмерными сапогами, немилосердно вязнущими в чавкающей грязи. На помощь сестрам тотчас же приходят неунывающие юнкера, по одной перенося их на более твердую почву и моментально раздобыв где-то сапожки меньших размеров. Наблюдавший картину Александр Александрович Боровский сочувственно распоряжается посадить сестер на подводы в обозе. Девушки протестуют, желая оставаться в строю, вместе со всеми, благо отдых уже не за горами.
Наконец армия втягивается в станицу Хомутовская, где стараниями квартирьеров все распределяются на ночлег. На взвод отводится по одному — два дома. Хозяева радушно угощают пришельцев ужином, с сочувствием желают им поскорее добраться до Кубани, уверяя своих гостей, что большевистская власть обойдет их тихие места стороной. Вскоре, выставив дозоры, армия располагается на ночлег. О чем-то спорят ее вожди, собравшиеся под крышей одного из окраинных домов. Кто-то, докуривая папиросу, задумчиво смотрит на звездное небо, гадая о превратностях судьбы и безвестности дорог, которые еще предстоит пройти. Вскоре и последние полуночники отправляются по домам. Ранним утром намечено выступление. Старшие офицеры проверяют заставы. Слышатся рапорты о том, что противник поблизости не замечен. Призрачный ночной покой ненадолго охватывает станицу.
Но едва забрезжил рассвет, как со стороны Батайска офицерские заставы увидали быстро приближающуюся кавалерийскую лаву. Не было сомнений — красные решили атаковать стан добровольцев летучими конными отрядами, посеять панику и заодно разведать, готовы ли добровольцы отразить эту пробную атаку. Застучал пулемет офицерской заставы. Полетели наземь первые конники, лошадиное ржание огласило степь. Первые всадники, налетев на заставы, принялись беспощадно рубить оказавших сопротивление добровольцев. По тревоге были подняты кавалеристы полковника Петра Владимировича Глазенапа, уже несущиеся наперерез красной коннице. Блеск холодной стали, удалой казачий посвист, и две конницы схлестнулись. Завязался короткий кровопролитный бой. Послышались крики красных: «Отходим, товарищи!». Красные начали разворачивать коней и один за другим отходить в сторону Батайска. Конный дивизион Глазенапа получил приказ не преследовать их, ибо армия должна была продолжить свой дальнейший проход, задержанный из-за этого неожиданного короткого боя.
Тем же походным порядком добровольцы выступили из Хомутовской, держа путь на Кагальницкую, где вынужденно простояли два дня, а 17 февраля перебрались в Мечетинскую. Из нее армия двинулась на последнюю станицу Войска Донского — Егорлыцкую, расположенную у станции Атаман на линии железной дороги Батайск — Торговая. На этой станции Добровольческие отряды были дополнительно переформированы. Сильно поредевший отряд партизан Грекова был влит в состав Технической роты.
