Кот Мюнхгаузен спокойно и терпеливо сидел в противогазной сумке, время от времени высовывая морду, чтобы поводить носом по сторонам. Петр придерживал сумку рукой.
Герман ждал его у входа в зал ожидания.
Он был в такой же форме, как и Петр, и за его спиной висела винтовка.
— Здравствуй, — сказал Смородин.
— Здравствуй, — ответил Герман.
Они обнялись и замолчали.
Затем оба закурили и стали рассказывать друг другу обо всем, что с ними произошло.
Они стояли у входа в зал ожидания — одни на всем вокзале, двое в одинаковых фуражках и красноармейских шинелях, с винтовками за плечами, оба небриты и бледны, с сигаретами в зубах и с одинаково нервными движениями.
— Скажи, ты действительно существуешь? — спросил Петр после минутного молчания.
Герман улыбнулся.
— В чем я точно никогда не сомневался — так это в собственном существовании. Хотя, если честно, я не могу ничего утверждать наверняка. Я уже ни во что не верю.
— Что мы теперь будем делать?
— Мы уедем.
— Куда?
— Куда-нибудь. Смотри, через час отправится поезд в Волгоград. Мы можем успеть взять на него билеты. Не успеем на него — успеем на любой другой. Надо уехать куда-нибудь подальше отсюда.
— Да, — согласился Смородин. — Я хотел в Донбасс, но туда можно добраться и из Волгограда.
Они отправились к кассам.
Во всем зале работало только одно окошко, за которым сидела уставшая женщина с добрым и круглым лицом. Она заулыбалась, взглянув на Петра и Германа.
— Добрый вечер, — заговорил с ней Герман. — Скажите, у вас еще остались билеты на поезд до Волгограда? Любые, хоть сидячие.
Кассирша заглянула в компьютер, затем с той же улыбкой ответила:
— Да. Как раз два плацкартных билета. Шестой вагон. Стоимость билета — 2560 рублей.
Оба принялись лихорадочно рыться в кошельках.
— Да… Вот… — Петр извлек нужную сумму и протянул кассирше вместе с паспортами.
Она забрала деньги и спустя минуту выложила на стол два бело-золотых билета.
— А вы артисты? — спросила она, не переставая улыбаться.
— Нет, — ответил Герман. — Мы реконструкторы. Едем на реконструкцию Сталинградской битвы.
— Это хорошо, — сказала кассирша. — Удачи вам. Кстати, поезд уже подан.
Они вышли из зала и направились к перрону.
Проводник у шестого вагона стоял с явно скучающим видом. На нем была приталенная черная шинель, совсем непохожая на то, во что обычно были одеты проводники, и черная фуражка.
Увидев Петра и Германа, он улыбнулся.
— Добрый вечер. Хоть кто-то сегодня пришел. Вы артисты?
— Нет, — ответил Петр. — Мы реконструкторы. Едем на реконструкцию…
— Сталинградской битвы, — с улыбкой закончил за него проводник.
— Да.
— Будьте добры, ваши билеты и паспорта.
Они показали билеты и паспорта.
— Все в порядке, — сказал проводник. — Места номер 37 и 38.
В вагоне им стало не по себе.
Кроме них, здесь больше никого не было.
Герман хотел было повернуться назад, но Петр одернул его.
— Перестань удивляться, — сказал он ему. — Все будет в порядке.
Они сели на свои места.
Через пару минут к ним подошел проводник.
— Вы не хотите чаю?
— Спасибо, но мы захотим его чуть позже, — Герман пытался улыбнуться.
И вдруг из глубины вагона раздался громкий старческий голос:
— Я хочу!
Смородин услышал в этом голосе что-то до боли знакомое.
Проводник обернулся на крик и снова улыбнулся.
На этот раз его улыбка была такой неестественной, что Петр содрогнулся.
— Да, конечно, — сказал проводник и удалился.
Петр почувствовал, как снова заколотилось сердце, но на этот раз он не мог понять, почему это происходит.
И они увидели старика.
С жидкой седой бородкой, с аккуратными очками, в пальто и шляпе.
Он опирался на трость.
В левой руке он держал небольшой саквояж.
— Добрый вечер, — сказал он Петру и Герману.
— Добрый вечер, — медленно, почти по слогам выдавил из себя Петр.
Это был старик со станции «Союзная».
По спине Петра проползли капли горячего пота.
— Здравствуйте, — сказал Герман. Его лицо медленно бледнело.
Старик закинул саквояж на верхнюю полку, снял пальто, повесил шляпу на крючок и сел на сиденье напротив них.
— Вы бы сняли шинели, солдатики, — сказал он. — Жарко будет.
— Да, — согласился Петр.
Неуклюже и поспешно они начали расстегивать шинели.
— Не нервничайте, — продолжил старик. — Все будет хорошо. Скоро мы поедем.
Петр и Герман молчали.
— Вы хорошо выглядите, — продолжал старик. — Ничуть не изменились. Это я сейчас похож на старика. Впрочем, именно таким я был бы, наверное, если бы дожил до своих лет.
— Я ничего не понимаю, — Смородин нервно улыбнулся и посмотрел старику в глаза.
— Я тоже, — ответил тот. — Это нормально. Не пугайтесь. Лучше расскажите мне, что с вами случилось.
В вагоне становилось душно. Петр расстегнул ворот гимнастерки.
— Со мной… с нами, — заговорил Смородин, — в последнее время происходили очень странные вещи.
— Это нормально. Очень многое может показаться странным.
— Я постоянно сомневаюсь в реальности происходящего. Я уже не могу понять, где сон, а где явь. Я убил человека. А может быть, мне показалось. Может быть, я и сейчас сплю? Как вы думаете?
— Может быть, — старик устало зевнул, прикрыв рот рукой, откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно. — Всякое может быть. Знаете, со мной в свое время случилось столько странных вещей, что я уже даже не переживаю по этому поводу. Сейчас нам принесут чай, и я расскажу, если хотите. Давно не пил чай. Кажется, целую вечность.
— Раньше все это пугало меня, — продолжал Смородин, — а теперь нет. И я не знаю, почему. Когда я сел в поезд, мне стало абсолютно плевать на все.
— И правильно. Попробуйте относиться ко всему этому, как. — старик задумался. — Как к шутке.
— Шутке?
— Да. Почему нет? Мне кажется, что если Бог существует, у него отменное чувство юмора. В миллионы раз лучше, чем у нас. И он шутит. Всегда. Он прекрасный шутник. Просто посмейтесь над этой шуткой вместе с ним. И все будет хорошо.
