По словам Кутуби, он отличался щедростью и милосердием и был чужд жестокости; его щедрость проявилась и в Караке, что вызвало подозрение его тестя Калауна[156], к которому перешла власть. В марте 1280 года султан умер, причем полагали, что он был отравлен по приказу Калауна; его жена Газия-хатун, дочь Калауна, не переставала плакать о нем до своей смерти (она прожила до 1288 года). В 1281 году мать султана привезла тело своего сына в Дамаск, где оно было похоронено в мавзолее Бейбарса.
Египетские послы, бывшие в орде Берке, вполне определенно говорят, что у хана не было сына, а были только дочери; между тем, по Кутуби, в феврале 1280 года умер в Каире дядя султана со стороны матери, эмир Бадр ад-дин Мухаммед, сын Берке-хана[157]; говорится, что он писал арабские стихи, составившие два тома; кроме того, ему приписывается целый ряд богословских сочинений, в том числе толкование Корана. Он умер в Каире скоропостижно (упал с высокого места), не достигнув пятидесяти лет.
После смерти Берке в Золотой Орде снова правили ханы-язычники; окончательное утверждение ислама произошло только при Узбеке (1312 или 1313–1340). По Ибн Баттуте, наставником Узбека был один из сейидов[158], Абд аль-Хамид. Есть рассказ, по которому Узбека обращал в ислам и дал ему имя Султан Мухаммед Узбек-хан, туркестанский шейх Сей-ид-Ата (его собственное имя было Ахмад), ученик похороненного близ Ташкента мусульманского святого Зенги-Ата; это будто бы произошло в 720 году хиджры, в год Курицы (1321 год). При этом рассказывается легенда, как святой потом увел народ Узбек-хана в Мавераннахр, где он по имени хана стал называться узбеками, тогда как не послушавшиеся шейха и оставшиеся в Туркестане получили название «калмак» (будто бы от глагола калмак — «оставаться»). Эта легенда, конечно, фантастичная, но народное название узбеков производят от имени Узбек-хана и другие источники, в том числе Абулгази; по аналогичным примерам эту этимологию, по-видимому, надо признать правильной, вместо принятого многими учеными, в том числе Радловым, толкования öз бег в смысле «сам себе господин». Историки XV века часто называют государство, или улус, потомков Джучи улусом Узбека; в Средней Азии впоследствии слову «узбек», как народному названию, противополагалось слово «чага-тай», как, по имени второго сына Чингисхана, назывались составлявшие военную силу местных ханов кочевники Туркестана.
Среднеазиатские шейхи оказывали влияние на золотоордынских ханов и после принятия ими ислама. В 1360-х годах в Сарае некоторое время правил Азиз-хан[159] (на монетах Азиз-шейх); хан вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам другого Сейид-Ата, именно сейида Махмуда Ясеви, потомка Ахмада Ясеви. Хан послушался сейида, выдал за него свою дочь и выразил раскаяние, но через три года вернулся к прежнему образу жизни и был убит.
В первой половине XV века, по-видимому, все воинское население улуса Узбека рассматривалось как один народ; по мере распадения Золотой Орды и утраты самостоятельности отдельными ее частями слово «узбек» как народное и государственное название совершенно исчезло из употребления в Южной России и осталось только за теми племенами, которые перешли в Туркестан. Русские всегда продолжали называть население Золотой Орды татарами, как в то время, когда государственным языком был монгольский, так и после отюречения всей страны. «Татарскими» были все ханства, с которыми имели дело русские в XV и XVI веках, — Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское. Из этих ханств дольше всего, как известно, существовало Крымское, и здесь, казалось, прочнее всего установился термин татары; так называли крымцев, кроме русских, и турки-османы, подчинившие себе Крым в 1475 году. Известно, что теперь именно крымцы отказываются от названия татар и называют себя турками, тогда как на Волге местная интеллигенция, после некоторых споров, приняла слово татар как название своего народа. Русские некоторое время употребляли название «татары» очень широко; еще Радлов иногда называл татарами узбеков и вообще говорящих по-тюркски жителей Средней Азии. С тех пор этому названию старались придать более определенное значение, но и теперь едва ли можно считать установленными этнографические и лингвистические признаки татарской народности среди других тюркских народов.
В XV и в особенности XVI веке упоминается, кроме татар, еще народ ногайцы, составлявший не только этнографическую, но и политическую единицу и имевший своих князей; центром ногайцев тогда был город Сарайчик (то есть Малый Сарай) при устье Яика, место погребения золотоордынских ханов. Начиная с Абулгази, Сарайчик часто смешивали с Сараем; в русской науке тоже была сделана попытка отождествить Сарайчик с Новым Сараем. Политическому значению ногайцев здесь положило конец образование во второй половине XVI века яицкого казачьего войска, сначала независимого от Москвы, а в XVII веке подчинившегося московским царям. Замечательно, что термин «ногайцы» употребляли в то время только русские; в восточных источниках, в том числе у Абулгази, ногайцы называются мангытами, по имени одного из отюреченных монгольских народов. Теперь, наоборот, слово «ногай» употребляется в Средней Азии в более широком значении, чем в России, и ногаями там называют и волжских татар. В Южной России, наоборот, слово «но-гай» употребляется в Среднем Крыму и на Северном Кавказе, причем диалект ногайцев, как народности, образовавшейся уже в монгольский период, отличают от более старых и более близких языку домонгольских кипчаков диалектов кумыков, карачаевцев и балкарцев.
Еще менее выяснен до сих пор вопрос, как сложилась в XIII и XIV веках этнографическая и политическая жизнь тюрок и отюреченных монголов в Средней Азии. К этому вопросу мы обратимся в следующей лекции.
Лекция X
Если золотоордынские ханы, по отдаленности их владений от Монголии, с самого начала были до некоторой степени самостоятельными государями, то гораздо менее определенным было политическое устройство завоеванных монголами областей Туркестана и вообще Средней Азии. Несомненно, что Чингисхан хотел предоставить свои завоевания к западу от Монголии своим трем старшим сыновьям и что все три царевича осуществляли свои права еще при жизни своего отца; но совершенно неясен вопрос как о границах владений каждого из них, так и об объеме их прав по сравнению с правами главы империи. Несмотря на обширность империи, орды всех трех царевичей находились сравнительно близко одна от другой. Орда Джучи находилась на Верхнем Иртыше, и там же он, по более ранним источникам, был похоронен, хотя впоследствии его могилу показывали гораздо западнее, на Сары-су, во владениях Шибана, что было бы более согласно с монгольским обычаем, по которому орда отца переходила к младшему сыну; на Иртыше после Джучи жил его старший сын, Орда. Несколько южнее, на берегу реки Эмиль, впадающей в Ала-куль, была орда третьего царевича, впоследствии императора, Угэдэя[160]; место погребения Угэдэя было, по словам Рашид ад-дина, на высокой горе в двух днях пути от Иртыша, откуда вытекал один из притоков этой реки. Китайский отшельник Чанчунь[161], проезжавший здесь в 1221 году, упоминает о дороге через Алтай, проведенной во время прохода монгольского войска по приказу Угэдэя, из чего можно заключить, что Угэдэй при жизни своего отца считался владетелем и этой местности. Точного определения границ владений Угэдэя мы не находим ни в одном из источников; Джувейни говорит только, что юрт Угэдэя при жизни его отца находился «в пределах Эмиля и Кобука»; известно, что эти две реки вытекают приблизительно в одном и том же месте и текут одна на запад, другая на восток.
