Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Чтобы разрядить обстановку, Эстер надумала все же упомянуть старшую дочь:
— Дебби мечтала сегодня быть с нами или хотя бы подарок прислать, будь у нее такая возможность.
Подняв на мать невозмутимый взгляд, Сьюзи сказала:
— Она и была с нами. Когда нам вручали аттестаты, вы о ней заговорили, а потом еще раз, когда мы построились перед выходом.
— Чушь! — отрезал Джейкоб. — Никаких таких разговоров у нас не было.
— Ну хорошо, допустим, вслух вы ничего не говорили, но вид у вас был такой… — Сьюзи задумалась, как бы поточнее описать, какое выражение принимают в подобных случаях родительские лица, но не решилась произнести слова, что лезли ей в голову и вызывали только болезненное смущение.
— Чушь! — повторил Джейкоб и отмахнулся. — Какой там особенный вид… чушь!
Сьюзи поймала на себе материнский взгляд. Отец, как всегда, прятал голову в песок. Прояви милосердие, безмолвно убеждала Эстер. Сьюзи опустила глаза на белое выпускное платье и потеребила пуговку.
— Вы заметили девочку, которая передо мной аттестат получала? Так вот: у нее брат — это просто мечта…
Хотя пациенты клиники недоумевали, почему их специфический недуг не воспрепятствовал смене времен года, весна все же пришла в полном блеске. Больным «четверки» оставалось лишь досадовать, что мир, сломавший им жизнь, не только не понес наказания за свои грехи, но и, судя по всему, процветает. А когда Дорис Ривера стянула волосы в узел, надела костюм и примерила пошловатую улыбку, многие подумали, что она вступила против них в сговор с весной. У Супруги Отрекшегося была на сей счет своя теория:
— Да это шпионка. Я сто лет ее знаю. Она продалась оппозиции, все берет на карандаш, а когда ее записи появляются в печати, их не вырубишь топором.
— Будем снисходительны, — призвала Мэри, подопечная доктора Доубен, форменная мать Тереза. — Будем снисходительны, невзирая на то что она подцепила все дурные болезни, какие только можно себе представить. А кроме того, ее интимные органы поражены инфекциями, которые занесли ей дуроломы без роду без племени. А кроме того, у нее шизофрения самого грязного, позорного свойства. — Вещала она громогласно, и в ее тоне появились всем знакомые угрожающие нотки.
— До чего же вы, психички, смешные, — сказала Мэри, подопечная Фьорентини.
Разгорелась драка.
По всему отделению давно гуляли вихри гнева и страха; конфликты вспыхивали стихийно, неудержимо, на ровном месте.
— Почему-то очень многие больные оказались в изоляторах, — размышляла вслух новая практикантка.
— Когда проштрафятся еще человек пять-шесть, можно будет укладывать валетом, — ответила Дебора.
— Да уж… да… — соглашалась на бегу Ухмылка-Номер-Три.
Отвернувшись, Дебора в который раз прицелилась тапком в настенные часы:
— Смахивают на ее ухмылку.
— Все лучше, чем твоя морда, — бросила Элен.
— Ты просто свою давно не видела!
И опять началась потасовка.
— На отделении такое случается, — объясняли бывалые санитарки новеньким. — Но вообще у нас тишь да гладь.
Новенькие не верили. Будущие медсестры вечно тряслись от страха, но этой группе, направленной на «четверку», никто бы не позавидовал. А две их предшественницы, «трахнувшись мозгами» после завершения клинической практики, сами угодили в дурдом.
— С кем поведешься, — шептали в клинике, — от того и наберешься.
А потому четыре студентки сестринского колледжа боязливо жались друг к дружке, образуя единственный островок юности, красоты и здоровья, отколовшийся от весны. Никогда еще носительницы ядовитых нганонов не ощущали свою отчужденность столь остро, как в тот день. Элен и Констанция доходили до рукоприкладства, чтобы посбивать с незваных соперниц их особинку, а у Деборы был свой подход к обезличиванию новых практиканток, которые в итоге просто растворялись в анонимности больничного уклада. Она видела в них только мутно-белые кляксы. Она слышала только разговоры о ней самой и особые распоряжения. Такая самозащита от всего, что ново и красиво, срабатывала лучше любых потасовок. Дебора использовала этот прием помимо своей воли, но не противилась. Ее угнетали не только миловидность и живость студенток, но в равной мере их чужеродность, из-за которой Дебора начинала стыдиться своего безумия.
Как-то раз, ближе к вечеру, сидя на полу близ поста, под строгим надзором враждебного циферблата, Дебора подслушала разговор двух студенток.
— Новенькая, со второго отделения? Куда ж ее положат?
— Без понятия, но, как видно, она там шороху навела — будьте-нате, если сюда переводят.
— Вспомни, как Марсия нам говорила: «У них то просветление, то помутнение». Будем надеяться, эта под себя не ходит и кушает через рот! — Они захихикали.
Хихиканье, по сведениям Деборы, было рефлекторным проявлением тревоги, но, когда позже в отделение внесли Карлу, совсем сломленную, такую же изможденную, какой была Дорис Ривера, Дебору охватила жгучая злоба к расплывчатым белым кляксам. Они высмеивали не кого-нибудь, а Карлу — чистую душой, настолько чистую, что она даже не разозлилась, когда Дебора в свое время ужалила ее в самое больное место.
При виде Деборы рядом с Карлой никто бы не заподозрил, что они подруги. Чтобы не навязываться (хотя люди в здравом уме далеки от таких соображений), Дебора не поздоровалась; а кроме того, в период обострения Карла могла отреагировать на приветствие агрессией, а то и животной яростью, в чем позже стала бы раскаиваться. Отводя глаза, Дебора с каменным лицом выжидала, чтобы Карла подала ей тайный сигнал узнавания.
По этому сигналу девушки двинулись навстречу друг другу, изображая полное равнодушие. Дебора слабо улыбнулась, но тут произошло нечто странное. В плоской, туманно-серой, двухмерной пустыне ее восприятия Карла проявилась в трех измерениях и в цвете, отчетливая и невыдуманная, как глоток горячего кофе или пробуждение в «ледяном мешке».
— Привет, — слегка нараспев произнесла Дебора.
— Привет.
— Курить будешь?
— С меня поблажки сняты.
— Ясно.
Позже Дебора приметила Карлу возле санузла: та дожидалась под дверью, чтобы санитарка запустила ее в помывочную.
— Захочешь — приходи ко мне ужинать.
Карла ничего не ответила, но во время раздачи ужина пришла со своим подносом в самую дальнюю общую палату, куда теперь поместили Дебору.
— Можно?
Дебора подвинулась, чтобы Карла могла присесть в изножье кровати, где поровнее. (Здравствуй-здравствуй, моя трехмерная, многоцветная подруга. Как же я рада тебя видеть.) Вслух Дебора только сказала:
— Дорис Ривера вернулась — и снова ушла.
— Ну да, мне сказали.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
