Миллер и его «Тропики» Не менее яркая судьба Генри Миллера еще богаче сложностями и неприятными неожиданностями. Но его это не трогало. Приехав в Париж с десятью долларами в кармане, он пережил период экономического кризиса, той самой «хандры после праздника», когда знаменитые художники покидали свои особняки и перебирались в жалкие мастерские, похожие на те, где они начинали свой путь. Однако Миллеру это время казалось райским. В одном из тех недолговечных журналов («Бустере»), которые он издавал в течение своего десятилетнего пребывания во Франции, Генри Миллер написал: «Всякая эпоха кажется неудачной тем, кто в ней живет; для нас же это не так: наше время - это наш «золотой век». Другого нам не дано, и мы хотим максимально насладиться им. И поэтому мы оптимистичнее любых оптимистов».
Он и в дальнейшем не изменит своего мнения, чем заслуживает уважения, ведь изо всех американцев Монпарнаса именно на его долю выпало больше всего лишений, ради крова и пищи заставивших его заняться даже преподаванием английского языка в одном из коллежей Дижона. А позднее он записался в число безработных и получал пособие. Довольно долгий период относительного благополучия он прожил на вилле «Сера» в самом дальнем домике под номером 18. Комнатка, перешедшая к нему от Антонена Арто, находилась на втором этаже - над мастерской Сутина. Оба соседа недолюбливали друг друга. Судьба вот уже десять лет осыпала Сутина долларами, а он по-прежнему оставался неопрятным и неорганизованным, тогда как Миллер обладал нравом голландской хозяйки: в его комнатке царила безупречная чистота, а если он приглашал друзей, то отправлялся на кухню мыть посуду сразу же после окончания трапезы. Что касается друзей, их у него имелось множество: клошары, барахольщики, астрологи, художники и писатели, проститутки, светские дамы и даже деловые люди! Все ему были по душе, тогда как Сутин уединялся в полном ожесточении, не воспринимая никого, кроме Мишонца и Терешковича. Миллеру приходилось зарабатывать на жизнь самыми разнообразными способами: рекламными текстами, наподобие написанного им для открытия «Сфинкса», перепечаткой, сотрудничеством с мелкими журналами… Он подсчитал, что сможет бесплатно есть два раза в день, если найдет четырнадцать друзей, кто приглашал бы его к себе - раз в неделю каждый. На самом деле друзей у него было намного больше, но питался он в основном за счет Анаис Нен, Давида Эдгара, Ганса Рейчела, Вальтера Лоуенфельда и Альфреда Перлеса.
Эти годы, отмеченные тяжелой борьбой за выживание, стали для Миллера также годами плодотворной работы, породившей на свет его первые новеллы (в их числе и «Мадемуазель Клод», исследование жизни парижских проституток, чей мир он хорошо знал), а главное, два замечательных произведения, снискавших ему славу во Франции задолго до признания в Америке: «Тропик Рака» и «Тропик Козерога», опубликованные в Париже, соответственно, в 1931 и в 1939 годах, когда писатель уже пересек океан.
Писатели, художники, музыканты Художники и писатели Монпарнаса предпочитали проводить время в местных кабачках, хотя в их распоряжение предоставлялись настоящие клубы: «Американская ассоциация искусств» на улице Жозеф-Бара, финансируемая богатейшим Вэнмейкером, владельцем крупных магазинов модной одежды, и вариант для женщин - «Женский клуб» на улице Шеврез, чьим преемником стал «Рейд Холл», парижское отделение Колумбийского университета. Не стоит забывать и активный центр американской культуры - «Американскую студенческую школу» на бульваре Распай, 261, учрежденную в старом саду общины Марии-Терезы, это здание завещала церкви мадам де Шатобриан. И все же любимыми пристанищами американской богемы оставались «Ротонда» и «Дом», а с 1924 года - «Селект», возникший, можно сказать, благодаря их вложениям.
Главное преимущество этого заведения заключалось в том, что оно не закрывалось на ночь, так что после двух часов ночи уже не приходилось бродить в поисках открытого кабачка. Американцы также захватили «Стрикс», «Джипси» и, конечно же, «Динго» на улице Деламбр, оставшееся в истории как место первой встречи Скотта Фицджеральда и Хемингуэя. Ресторан «Лавеню» возле вокзала пользовался расположением литераторов, с глубоким почтением взиравших на обедавшего здесь Джеймса Джойса. Кабачки района процветали благодаря американцам, однако они отнюдь не считались желанными клиентами. Отъявленные спорщики, к тому же, в отличие от большинства других иностранцев, не испытывавшие никакого комплекса перед этими «французишками» в баскских беретах, они становились злобными, хватив лишку, а это случалось нередко. Скандалы происходили ежедневно, особенно в «Селекте», хозяйка которого, бывшая буфетчица, обладала тяжелым языком и легкой рукой, так что полицейский пост на улице Деламбр насмотрелся на ее клиентов, оравших во всю глотку и даже позволявших себе угрозы в адрес блюстителей порядка. Одним из поводов для споров стало поведение женщин, приходивших в кафе с непокрытой головой, что тогда считалось непристойным, куривших на людях, пивших залпом, «а-ля-рюс», коньяк и напивавшихся так же сильно, как и их приятели. Это возмущало владельцев кафе, пуритан и моралистов - типичных обывателей. По правде говоря, Джума Барнес, Мина Лой, очаровательная подруга Артура Кравана, столь быстро переставшая о нем печалиться, Кей Бойль, почти бродяжка и талантливая романистка, действительно представляли собой создания огромной взрывной силы, которая легко давала о себе знать. Настоящая революция произошла в июле 1929 года, когда поэта Арта Крана, отказавшегося заплатить за изрядную выпивку, арестовали и, сильно избив, отправили в Сайте. Его забыли в тюрьме на три недели: в пустом августовском Париже никто не заметил его исчезновения. Решили, что он отдыхает на взморье.
Поведение американцев отличалось от поведения первой волны иностранцев Монпарнаса еще и тем, что они охотно проникали во французское общество, и это особенно примечательно, поскольку кроме Мэна Рея (французскому языку его обучила жена-француженка, как говорится, в постели) никто толком не говорил по-французски. Кокто, Радиге, Валери, Моруа приобщили их к различным течениям французской литературы. Кислинг, Паскен, Бранкузи посвятили в искусство авангарда. Хемингуэй был знаком с Паскеном, предлагавшим ему девушек на террасе «Дома». Он же открыл для писателя живопись, и тот купил «Ферму» Миро, заняв деньги у всех своих друзей, чтобы набрать необходимые для этого пять тысяч франков. Это основное произведение реалистического периода Миро сопровождало Хемингуэя всю жизнь, как и дюжина гуашей и акварелей Утрилло. Хотя многие американские писатели, музыканты и художники безвыездно жили в Соединенных Штатах, все же не будет преувеличением сказать, что все наиболее значительные, известные сегодня творческие личности обязательно побывали в Париже или даже подолгу жили в нем. Перечислять их - все равно что зачитывать список лучших представителей американской культуры «золотых двадцатых». Помимо Хемингуэя, Миллера, Мэна Рея, Колдера, Томпсона, проживших в Париже многие годы, на бульваре Монпарнас часто видели Скотта Фицджеральда, Дос Пассоса, Фолкнера, Шервуда Андерсона, чей сын стал шофером такси, чтобы лучше изучить реалии французской жизни. Некоторые музыканты тоже годами оставались в Париже и возвращались туда регулярно до самой смерти, например Виржил Томпсон. Гершвин, которого высоко ценил и поощрял Равель, сочинил без рояля в одной из гостиничных комнат сюиту «Американец в Париже»; Жорж Антей, что-то среднее между боксером и музыкантом (польского происхождения), в зале Консерватории учинил скандал, достойный памятной истории с «Весной священной», предложив публике свой «Механический балет», ранний образец «конкретной» музыки, смешавшей звуки механического пианино, магнитофонные записи, шум машин и вентилятора. Этот приятель Арагона и Бретона собирался написать оперу «Третий Фауст»; предполагалось, что они придумают для нее либретто.
