Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Выплакавшись, я посмотрела на Боба. Лицо у него было спокойное, как, наверное, и у меня.
– А у тебя это бывало раньше? – спросила я. – Ты влюблялся?
– Да. Когда я… когда я был молод. Тогда среди людей еще были женщины, не одурманенные препаратами. Я любил одну из них. У нее что-то бывало такое в лице, иногда… Но я никогда прежде не пробовал жить с женщиной. Как мы с тобой сейчас живем.
– Почему я? Мне было хорошо с Полом. Мы бы создали семью. Почему ты выбрал меня?
– Ты – последняя, – сказал Боб, глядя мне в лицо. – Последняя до моей смерти. Я хотел восстановить свою спрятанную жизнь. Стертую память. Хотел, пока не умру, узнать, что такое быть человеком. Стремился к этому всю жизнь. – Он перевел взгляд на окно. – К тому же тюрьма будет Полу на пользу. Если он достаточно возмужал, то убежит. Ничто в мире уже не работает как следует: машины и роботы в основном ломаются. Если он захочет выбраться из тюрьмы, то выберется.
– Ты что-нибудь вспомнил? За то время, что мы живем вместе? Заполнил какое-нибудь белое пятно в своей памяти?
Боб покачал головой:
– Нет. Ни одного.
Я кивнула.
– Боб, тебе надо фиксировать свою жизнь, как делаю я. Наговорить всю свою историю на диктофон. Я ее запишу и научу тебя, как ее читать.
Он снова посмотрел на меня. Теперь его лицо казалось очень старым и грустным.
– Мне это незачем, Мэри. Я не могу забыть свою жизнь. У меня нет способа забывать. Это исключено.
– Господи, – сказала я. – Это должно быть ужасно.
– Да, – ответил он. – Это ужасно.
* * *
Как-то Боб спросил меня:
– Ты скучаешь по Бентли?
Я ответила, не поднимая глаз от стакана с пивом:
– Лишь пересмешник поет на опушке леса.
– Что-что? – удивился Боб.
– Пол так говорил иногда. Когда я думаю о нем, я вспоминаю эту фразу.
– Повтори, – с неожиданным напором потребовал Боб.
– Лишь пересмешник поет на опушке леса, – сказала я.
– Лес, – повторил Боб. И добавил: – «Мне кажется, я знаю, чей огромный лес». Вот эта строчка. – Он встал и пошел ко мне. – «Мне кажется, я знаю, чей огромный лес, но из своей глуши…»
* * *
Так что Боб наконец получил слово для стихотворения, которое не мог вспомнить больше ста лет. Я рада, что хоть чем-то ему помогла.
Бентли
Зима, наверное, подходила к концу, потому что после моего ухода с тостерного завода уже ни разу не было так холодно. И я больше не болел, хотя еще чувствовал слабость, когда покидал этот недобрый приют.
Теперь я шел быстрее, еда, прихваченная на заводе, хоть и невкусная, придавала мне сил. Я по-прежнему находил моллюсков. И сумел отогнать чайку от рыбы, которую та только что поймала. Рыбного супа хватило на три дня. Я не просто оправился от болезни, а стал гораздо здоровее. Более крепким и жилистым; мог весь день идти ровным шагом, не уставая. Теперь я позволял себе думать про Мэри Лу и про то, что, может быть, и правда сумею ее найти. Однако я понимал, что идти еще долго, хоть и не знал сколько.
И вот как-то я взглянул перед собой и увидел дорогу, которая шла к берегу через луг.
Я подбежал к ней и увидел древний растресканный асфальт, местами заросший сорной травой. И тем не менее по нему можно было идти. Я двинулся по дороге прочь от берега.
И внезапно в зарослях бурьяна рядом с крошащейся дорогой я заметил то, чего никогда в жизни не видел: дорожный знак. Я обращал на них внимание в фильмах, читал о них в книгах, но ни одного еще не встречал в реальности. Он был из выцветшего зеленого с белым пермопласта. Грязь и вьющиеся растения почти скрывали буквы, но, отодвинув растения, я смог прочесть:
МУНИЦИПАЛИТЕТ
ПЕРЕКОР
Я долго смотрел на знак. И от мысли, что я вижу такую древнюю вещь здесь, в слабых лучах весеннего солнца, меня пробрала дрожь.
Взяв Барбоску на руки, я быстро пошел по дороге.
Сразу за поворотом мне открылась неглубокая долина, и в ней, полускрытая деревьями и кустами, россыпь пермопластовых домов, числом, может быть, около пяти сотен. Дома стояли на заметном расстоянии один от другого, разделенные улицами и тем, что, наверное, раньше было скверами. Однако нигде я не различал и малейшего признака жизни. В центре города стояли два больших здания и огромный белый обелиск.
Ближе к городку мне пришлось пробиваться через заросли шиповника и жимолости, на которых еще не начали распускаться листья. Отсюда уже было видно, что дома, возможно прежде выкрашенные в яркие цвета, все выгорели до одинакового желтовато-белого.
Я вошел в Перекор со страхом. Даже Барбоска, похоже, нервничала: извивалась и царапала лямки рюкзака. Я нашел полузаросшую дорожку между домами и зашагал по ней. Фасады зданий полностью скрывались за растительностью; я не видел, есть ли у них веранды. Лишь у немногих можно было разглядеть двери, скрытые бурьяном и жимолостью.
Я шел к обелиску. У меня было чувство, что так правильно.
У одного дома к двери можно было подобраться. Я поставил Барбоску на землю и пробился через кусты шиповника. Правда, поцарапался немного, но почти этого не заметил, настолько сильным было ощущение сна или гипнотического транса.
Оборвав ползучие плети, я сумел открыть дверь и с некоторым страхом вступил внутрь. Передо мной была большая пустая комната. Абсолютно пустая. Сквозь грязные пластиковые окна, покрытые разводами плесени, сочился тусклый свет.
Непрозрачный пермопласт – самый долговечный, самый мертвый материал, придуманный человеком. Комната была одним огромным пермопластовым кубом, розовым, скругленным на углах и совершенно пустым. Ни намека, что здесь кто-нибудь жил, но я понимал, что это особенность пермопласта. Люди могли обитать здесь сто синих и не оставить никакого следа: ни царапин на полу, ни отпечатков рук на стенах, ни пятен от дыма на потолке, ни затертости, указывающей, что здесь играли и резвились дети, а вон там стоял любимый семейный стол.
Почему-то я крикнул: «Есть кто-нибудь?» Эта фраза запомнилась мне из фильмов.
Даже эха не было. Я с грустью вспомнил о людях в фильме, которые пили из больших стаканов и смеялись. «Лишь пересмешник поет на опушке леса». Я вышел наружу. Барбоска меня ждала, и я взял ее на руки.
Мы направились к обелиску. Ближе к нему дорога стала шире и ровнее, так что до двух зданий и обелиска мы добрались быстрее, чем я ожидал.
Сам обелиск был белее желтоватых домов. Основание у него было квадратное, со стороной футов шестьдесят, и он вздымался футов на двести. Больше всего это походило на Вашингтонский монумент, который я видел во многих фильмах и книгах: все, что осталось от города Вашингтона в округе Колумбия.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
