Вот ведь, сука, негде спрятаться! Он понимает, что пацаны видят его. Почему же не стреляют? Столько лет вместе служили, а теперь бежит от них, хотя точно знает, что не натворил ровным счетом ничего. Почему же его гонят, словно волка? Дыхание частое, от курева в горле ком, и воздуха не хватает. Голову щиплет пот, руки-ноги словно ватные. Почему они не стреляют, он же видел автоматы? И когда кончится это чертово болото?
Наконец-то чащоба. В ней – бревенчатая избушка, внутри темно. Гоша вбежал в нее и затаился. Сердце стучит на весь лес. Конечно, они слышат… Приближаются! Сквозь щели в двери он узнал Старого и Зёму. Они спокойно идут к избе, повесив автоматы на плечо.
Волна паники снова захлестнула его. Почему они? Откуда знают, что я здесь? Ах да… Сердце… Что же я натворил-то?
– Гоша, давай без глупостей, – спокойно сказал Зёма, поднявшись на крыльцо, – выходи, мы наручники надевать не будем.
Дверь со скрипом отворилась, и он, щурясь на свет, вышел наружу:
– Да что случилось-то? Что вы за мной гонитесь?
Пацаны отвели глаза:
– А чё ты убегаешь? Короче, мы сами не знаем, но велено тебя в камеру… Вот он все объяснит. – Зёма кивнул на третьего.
Это был знакомый опер по кличке Лютик, сволочь редкостная. Он стоял внизу и нагло глядел бег лецу прямо в глаза.
– В камеру? За что? – взмолился тот, а в мозгу промелькнуло: «Всего трое…»
– Будто не знаешь? – отвратительно усмехнулся Лютик и попятился.
Откуда здесь пожарный щит? Другого выхода нет. Гоша сорвал со щита красный топор и без замаха ударил Зёму над ухом. Содрогнулся, увидев, как острый угол лезвия глубоко вошел в череп, но сразу же выдернул его из раны и рубанул поперек изумленного лица Старого. Лютик, отступая назад, пытался вытащить из кобуры пистолет, но руки не слушались его, и тогда он кинулся к щиту, схватил такую же красную лопату и попытался отмахнуться ей от Гоши. Тот спокойно отбил нелепый замах и воткнул топор сверху, сквозь вскинутую для защиты левую ладонь. Когда Лютик упал, он подобрал лопату и, замахнувшись, как копьем, отрубил ему правую кисть, судорожно сжимавшую рукоятку пистолета. Потом наклонился, вытащил из его нагрудного кармана стильные темные очки и зачем-то напялил их себе на нос. Во сне эйфория была полной.
Бросив лопату, он пошел на плеск волн к берегу озера. «Теперь меня есть за что брать, – на удивление спокойно думал Гоша. – Живым не захотят, да я и не дамся».
Недалеко от берега посреди поляны стоял милицейский «Урал» с кунгом, а рядом наслаждались осенним солнышком люди в форме, две женщины и двое мужчин. Гоша спрятался в кустах возле самой кромки и с тоской глядел на ярко-серые металлические волны. «Вода, наверное, ужасно холодная, далеко не уплывешь». Пожилой водитель подошел к берегу с чайником, увидел беглого, очень радостно улыбнулся и сочувственно спросил:
– Ну что, сынок, попался?
«Вперед!» – приказал себе Гоша, и водитель, все вдруг поняв, уронил чайник на камни и бросился бежать. Гоша быстро догнал его и пинком заплел на ходу ноги. Останавливаться не стал и промчался мимо опешивших милиционеров к распахнутой двери кабины. Там, слева от сиденья, должен стоять «ублюдок». Так и есть. Словно наблюдая замедленно воспроизводимый эпизод, Гоша стрелял и видел со стороны, как пули беззвучно рвут одежду врага. Все! «Урал» заводится одним поворотом рычажка на приборной панели. Но куда ехать? Хоть свидетелей вроде бы нет, все равно его скоро найдут. От безвыходности ситуации Гоша проснулся и облегченно выдохнул. Чуть расстегнул молнию на спальном мешке, приподнялся на локте и глянул на меня, лежащего в таком же мешке с другой стороны потухшего костра. Я еще спал.
– Саня, братуха, ты в снах понимаешь?
– Да, я потому и сплю еще.
Гоша нашарил сигареты и жадно закурил. Противный табачный дым окончательно меня разбудил.
– Слышишь, я такую измену словил во сне, не передать. – И он рассказал мне все с начала.
На севере летом ночи нет, вечер плавно перетек в утро. Гудели комары, и пока он рассказывал, я все же раздул огонек из-под толстого слоя теплого белого пепла.
– Короче, дел натворил во сне, а к чему это, не знаю. Приснится же такое…
Я помолчал и спросил:
– А помнишь, как в Комсомольском ты на меня утром орал?
– Это когда с гор спустились? Помню, конечно. Ты еще тогда «Сникерс» из заначки достал.
– Мне в то утро тоже кошмар приснился, будто окружили нас и патронов больше нет. Я из палатки вылез, стал костер разводить, а ты разорался…
– Еще бы, ты дрова колешь, чайником гремишь, и никто вокруг не стреляет. Тут любой проснется. Спасибо, хоть шоколадкой поделился. А Старый еще ворчит, куда, мол, ты полез, мне холодно.
– Да, ливень той ночью был – мама не горюй. В лужах спали, палатки насквозь…
Мы грелись у костра и слушали, как шумит чайник на быстром огне из сухих сосновых веток.
– С чего бы это я своих стал валить? – Гоша опять вспомнил свой сон. – Ментов я, естественно, не считаю.
– Что я тебе, доктор, что ли?
– Ну, ты ведь книжек много читаешь!
Гоша окончательно проснулся, и к нему вернулось ни с чем не сравнимое настроение радостного доверия. Друзьям, огню, летнему утру.
– Да это просто гонки у тебя какие-то. – Я пользовался тем, что он ждет ответа, и продолжал нежиться в спальнике, пока заваривается крепкий «конвойный» чай. – Куда ты удочки-то уже сматываешь, еще толком не рассвело?
– Надо бы домой пораньше вернуться. – Он словно чуть оправдывался. – Пока соберемся, пока доедем. Жена ждет, мы с ней только-только помирились, ты же знаешь. Хоть бы рыбы домой привезти, а то не поверит, что на рыбалке был, тем более с тобой.
Я давно с ними знаком. Гошина жена – интересная молодая женщина с недоверчивым взглядом, который как будто говорит: «Молодцы вы, конечно, ребята, только мужа моего не надо с пути сбивать, он и так вон какой увлекающийся и на соблазны падкий. Вы повеселились и разъехались, а мне еще его в чувство приводить». Понятно, что все это мои выдумки, но, глядя, как он разговаривает с ней по телефону, я думаю, они не так уж нелепы.
Вопреки тщательно лелеемым заблуждениям, надо признаться, хотя бы самому себе, что мы зависим от женщин гораздо сильнее, чем воображаем. Отношения с ними придают жизни мужчины ясный и конкретный смысл. Направляемые нашей, несомненно, общей волей, мы исполняем свое предназначение, не теряя путеводной нити в лабиринте иллюзий и порочных страстей. И почти забытое, оставшееся где-то в юных годах понятие свободы сейчас легко отыскивается нами как осознанная необходимость.
После чая Гоша стал укладывать наше шмутье в багажник своей старенькой «тойоты», а я обошел ламбу, снял жерлицы и принес к костру крупную щуку.
– Красавица! – похвалил Гоша, разглядывая ее пятнистые бока и округлые плавники. – Прям как моя Ирка. А зубы-то! Красавица… Ух, силищи!