— Good Lord! — вздохнул Барр. — Их там около десяти тысяч…
«Может быть и больше, — подумал Друммонд, потянувшись к кобуре за своим адамсом. — Неизвестно, сколько их скрывается в тех глубоких оврагах и руслах ручьев».
Он увидел, как командующий полком подполковник Джеймс Гэлбрейт достает из ножен саблю.
— Готовься!
— Заряжай! Целься!
Первая шеренга целилась из положения лежа, вторая — с колена. Орда, преодолев высохшее русло реки, с диким воем мчала на них. Полковник вынул из кармана платок, сложил его, вытер усы и кончик носа.
— Steady, lads! Steady![164]
Атакующие газии приблизились на семьсот ярдов.
— Now! — крикнул Гэлбрейт. — A volley![165]
— Огонь!
Подразделения Шестьдесят Шестого, все как один дали залп. Как на полковом стрельбище, как будто огненная искра проскочила по линии. Град пуль первые ряды газиев сбил наповал, попросту смел их. Но последующие рвались вперед, давили и топтали погибших, выли, рычали и размахивали оружием.
— Алла-а-ах-у акба-а-ар!
— Fire!
Снова залп, на этот раз с четырехсот ярдов, с таким же убийственным результатом. Но и на этот раз это не сдержало газиев. Друммонд бросил взгляд на солдат, заряжающих оружие. Он по-прежнему был спокоен. В руках вышколенного стрелка винтовка Мартини-Генри[166]могла выстрелить пятнадцать-двадцать пуль в минуту.
— Огонь!
На этот раз он отчетливо увидел карминовые брызги, видел, как белые балахоны фанатиков мгновенно покраснели от крови. Он слышал крики раненых. И дикий рев остальных, которых по-прежнему не удалось остановить. Движения заряжающих оружие каждый раз становились все более нервными.
— Алла-а-ах-у акба-а-а-ар!
— A volley! — рычал Гэлбрейт. — Give'm another volley, damn them![167]
Залп с двухсот ярдов. Следующий — со ста.
— Fix bayonets![168]— закричал Барр.
Друммонд поднял револьвер, прицелился. Но не выстрелил. «Thanks God, — подумал он, видя, как ломаются ряды газиев, и вытер лоб перчаткой. — Наконец-то они остановились. Штыки пока будут не нужны. Мы их остановили, отступают. Будет минута отдыха. Афганская артиллерия будто бы тоже утихла… Слава Богу… И винтовкам Мартини-Генри…»
С левого фланга продолжала звучать канонада. Поглощенный боем Друммонд даже не заметил, что батальоны из Герата и нерегулярная афганская конница начали штурм также и там, и по этой причине умолкли неприятельские пушки. Но, по-видимому, и их наступление не имело успеха. Батарея Королевской конной артиллерии достаточно успешно, казалось, разила нападающих шрапнелью из своих девятифунтовок. Твердо стояли на позициях сипаи из бомбейских полков: 1-й гренадерский и 30-й пехотный, известный как стрелки Джейкоба. Сипаи вели непрерывный огонь, отбивая очередную волну атаки. Они сами, как мог заметить Друммонд, тоже несли потери, пули афганских мушкетов и джезайлов сильно проредили их ряды. А в глубине британской группировки формировались эскадроны Местной кавалерии, бомбейские полки, Queen’s Own и Scinde Horse. «Сейчас Барроуз даст приказ, — подумал Друммонд, — через мгновение уланы пойдут в атаку.
С фланга ударят по войску Айюба, распылят его, нерегулярные и газии дрогнут первыми. Битва выиграна. Thank God…»
Как оказалось, благодарил он слишком рано. Полки из Герата, поддержанные мощным резервом, с удвоенной силой двинули на левый фланг, на гренадеров и на батареи ККА.[169]В это же время, скрытно переместившись котловиной, следующая волна газиев с криком бросилась прямо на стрелков Джейкоба.
Через несколько минут отчаянного сопротивления гренадеры пошатнулись и пошли врассыпную. Будучи в опасности, конная артиллерия тоже начала бежать, из-за чего поломался весь левый фланг. Барроуз только теперь бросил на подкрепление конницу, но было уже слишком поздно, обойденные с фланга кавалеристы попали под сильный огонь и дрогнули. Перед лицом несущихся на них газиев стрелки Джейкоба тоже не устояли. На глазах онемевшего Друммонда развалился центр, газии ворвались в группировку. Стрелки в паническом бегстве наткнулись на убегающих гренадеров, возник хаос. Вдруг, как в страшном сне, Друммонд увидел, как линия ломается и рвется, а вся бригада, включительно с кавалерией и резервом, бросается наутек на юг, в направлении Махмудабада.
— Это… — захлебнулся он. — Это невозможно…
— Стройся! — закричал с коня Гэлбрейт. — Шестьдесят Шестой, строй…
Друммонд перестал его слышать, все заглушил шум, один большой рев, дикий крик. Их полк столкнулся со сбивающими друг друга уцелевшими гренадерами, смешавшимися со стрелками Джейкоба и спешившимися уланами из Местной кавалерии, в это все влились упряжки и орудия отступающей батареи ККА, расталкивая и опрокидывая коней. Еще до недавнего времени дисциплинированный строй превратился с беспорядочное месиво, на которое свалились газии и гератцы, не прекращая сечь и колоть. Поток человеческих тел понес Друммонда, словно стремительная река, у него не было сил сопротивляться. Он охрип, выкрикивая приказы, которые в этом аду и так никто не был в состоянии услышать. Шестьдесят Шестой смог зацепиться только за первые строения кишлака Кхиг, за глиняные стены, окружившие его, и за стены хижин. Гэлбрейту и еще нескольким офицерам каким-то чудом удалось совладать с паникой и собрать вокруг себя остатки полка. И вдруг в самом центре царящего вокруг хаоса прозвучали спокойные английские команды и пронзительных грохот залпового огня из мартини.[170]
Друммонд не успел присоединиться к строю, его подхватила и увлекла волна убегающих сипаев. Он вырвался, но его свалили с ног, едва не затоптав. Подняться он уже не смог. Газии, которые без устали резали беглецов, наскочили прямо на него. Он не успел даже вытащить свой адамс из кобуры, когда перед его глазами засверкали острия копий и хайберских ножей. Вдруг над ним завис какой-то детина в белой одежде. Его борода была окровавлена так, будто минуту тому он кого-то загрыз. Великан с рычанием поднял широкую изогнутую кору.[171]И упал, получив пулю прямо между глаз.
