Планировали мы пожить и в Венеции. Этот романтический город, воспетый на все лады на всех языках — Venezia, Venice, Venise, Venedig, Веденец, — привлекал нас необыкновенно, но всё как-то не получалось, ведь в своём выборе мы не совсем свободны: что-то зависит от времени отпуска, сезона, цены на авиабилет и т. п. Жена очень хотела побывать в Венеции, прямо настаивала, но вот не вышло, всё перекладывали на следующий год, на следующий… А теперь уже не выйдет никогда…
После смерти жены я несколько лет никуда не ездил, а потом всё же решился отправиться в Венецию, как бы выполняя её волю. Поехал я в начале ноября, рассчитывая на то, что туристов будет поменьше, ну и, соответственно, цены будут пониже. Расчёт не оправдался: по городу бродили толпы туристов, в основном японцы в цветных плащах и резиновых сапогах. У меня таких сапог не было, и я терпел большие неудобства, так как город был залит водой. Мне объясняли, что ветер слишком долго дует с моря, уровень воды в каналах повышается и вот — наводнение. Главные улицы и площади города устилали специальными деревянными мостками, но на все участки их не хватало, я постоянно ходил с мокрыми ногами, принимал аспирин и пил (для профилактики) граппу — виноградную водку.
Следуя нашей традиции, я не остановился в гостинице, а снял квартиру, вернее, комнатёнку на третьем этаже старого, обшарпанного дома в северной части города, возле канала Св. Катерины. Хозяин схитрил, когда сказал, что дом отапливается, а может быть, мы просто не поняли друг друга. Правда, в помещении этом я проводил минимум времени, только спал, а целыми днями бродил по городу, заходил в музеи, дворцы, церкви. Под сумрачным небом и непрерывным дождём прославленный город представал в совершенно другом обличье. Зелёную воду и золотой венецианский свет я видел только на картинах Франческо Гварди в Галерее Академии, а когда выходил из музея, меня покрывала мутная пелена дождя. Вода в каналах выглядела тёмно-серой, почти чёрной, с серебристыми проблесками, и больше всего цветом напоминала антрацит. Тучи висели так низко, что купол церкви Сан-Симеон Пикколо терялся во мраке. Зелёно-золотая живопись превратилась в чёрно-белую графику.
Но как прекрасен был этот незнакомый, никем не замеченный чёрно-белый город, как брал он за душу меланхоличной, погружённой в себя красотой… Я шёл по улицам куда глаза глядят, то перепрыгивая с мостка на мосток, то ступая по лужам. Я заходил погреться в кафе и церкви, останавливался на набережной и подолгу смотрел вниз на рябую от дождя поверхность воды. Я ловил себя на том, что вижу всё это — и воду, и тучи, и мокрые дома — не своими глазами. Вот тут, думал я, она бы остановилась и сказала: «Как красиво!» И непременно заглянула бы в тот дворик. И зашла бы в эту церковь… и подошла бы к той картине. И молча бы стояла, запрокинув голову…
А туристов всё равно было полным-полно. Они толпились по щиколотку в воде на площади Сан Марко, осаждали собор и Дворец дожей, шли гуськом по мосткам вдоль Страды. До меня долетали обрывки фраз едва ли не на всех языках, а однажды я услышал дискуссию по-русски. Она касалась жареной картошки.
Это произошло недалеко от моей квартирки, тут толпа туристов становилась намного реже. Я не спеша (куда спешить?) шёл вдоль канала Св. Катерины и услышал позади себя два женских голоса. Один голос, с явным южным выговором, жаловался, что картошка, жаренная на оливковом масле, не так вкусна, как жаренная на подсолнечном. А второй голос возражал в том смысле, что где же его здесь возьмёшь, подсолнечное масло? Может быть, где-то и продаётся, но как узнать, где именно?
Я остановился и пропустил их вперёд. Когда они проходили мимо, я успел разглядеть двух очень молоденьких девушек, закутанных в дождевики, с большими сумками в руках. Они прошли немного по набережной и свернули направо через мост против церкви Иезуитов, а я отправился осматривать эту церковь. Наверное, студентки, изучают живопись или архитектуру, подумал я тогда. И ошибся.
Венеция — небольшой город, а уж туристическая жизнь кипит и вовсе в определённых местах. Так что, запомнив однажды какого-то человека, видишь его снова и снова в тех же музеях, гостиницах, ресторанах, на концертах. Так вот и этих двух русских девушек я увидел снова, но совершенно в другой ситуации.
Роскошная улица Фаббри идёт от площади Сан Марко почти к мосту Риальто, стягивая по хорде дугу Большого Канала. В тот вечер погода смилостивилась над Венецией, дождь прекратился (как выяснилось позже, ненадолго), ветер утих, на небе проступили звёзды. Туристы высыпали на улицы, особенно густая толпа наблюдалась на Фаббри, у ярко освещённых витрин. Тех девушек, почитательниц жареной картошки, я узнал не сразу, выглядели они совсем иначе: открытые не по сезону майки, короткие шорты, туфли на высоченных каблуках. Девушки медленно двигались в толпе, улыбаясь и бросая по сторонам призывные взгляды. Внешний вид и поведение не оставляли сомнений насчёт рода их занятий — увы, ничего общего с живописью и архитектурой…
Удивлён я не был: до этого много раз приходилось видеть русских проституток в разных концах Европы: и в Праге, и в Амстердаме, и в Мадриде; в Стамбуле их особенно много, там их называют «наташами». Ещё одно свидетельство национального кризиса… Впрочем, не моя проблема, меня это не касается, больше не касается. Так я подумал в тот момент, на улице Фаббри, в тот вечер, когда дождь и ветер дали Венеции небольшую передышку.
И буквально назавтра произошла третья встреча. В середине дня мне понадобилось зачем-то забежать к себе в квартиру. Я шёл по набережной Св. Катерины и возле моста против церкви увидел небольшую толпу. Люди сгрудились вокруг женщины, лежащей пластом на нижней ступеньке моста. Над ней склонилась подруга. Я сразу их узнал.
Лежащая женщина казалась бездыханной. Я растолкал толпу, громко выкрикивая «I am a doctor! Dottore! Dottore!», и проверил пульс. Жива, похоже на глубокий обморок.
— Вы знаете, что с ней? — спросил я подругу. — Она болела?
Услышав русскую речь, девушка вздрогнула:
— Не знаю, не знаю. Шли, а она вдруг побледнела и упала. Только скажите им, чтоб скорую помощь не вызывали. Скажите им! — Она показала на столпившихся людей.
Я снял с себя плащ, свернул и подложил под голову больной.
— Обязательно скорую помощь — и в больницу, — сказал я. — Это может оказаться что-нибудь… очень плохое. Когда у неё были месячные?
— Две недели назад.
— Вот видите. Нужно сделать сканирование мозга. В больницу! Немедленно в больницу!
Она прямо задрожала от ужаса:
— Нет-нет, нам нельзя. Нас в тюрьму посадят, если узнают. В больницу нельзя.
Я посмотрел на эту жалкую, трясущуюся фигурку, смертельно бледное, искажённое страхом лицо… и кое-что стало до меня доходить.
— Вы что — нелегально здесь?
Она ничего не ответила, только опустила голову.
Да, ситуация… Хорошо, если просто какое-то временное недомогание, но ведь это может быть нечто гораздо худшее. Например, опухоль в мозгу.
— С ней такое раньше случалось?
