«По небу плыли тучки, Тучек четыре штучки. К ним, любопытством объятая, По дороге пристала пятая. И не знаю, вспугнула шестая ли, — Тучки взяли вдруг и растаяли… А за ними гонялся, сжирав, Солнца желтый жираф».
— Солнце разогнало тучки — это хорошо, но почему оно сожрало их? Разве это правильно? — засомневалась Сашенька, вдумываясь в забавный, но непривычный текст стиха.
— Видишь ли, солнце теплое, оно греет, и всем хочется понежиться в его лучах, но оно может и сильно обжечь, до боли. Поэтому нужно знать меру и остерегаться. Очень много солнца — опасно…
— Тогда лучше греться в бане и делать ипотеку, — рассудительно сказала Сашенька.
— Что ты несешь, какую ипотеку? — удивилась Даша.
— Ну это, когда потеют, — объяснила девочка.
— Заметь, у ребенка энциклопедические знания, — с шутливой гордостью заметила Даша.
Даша уехала в Москву рано утром в понедельник. Катя осталась на даче. Играла с Сашенькой, помогала Клаве по хозяйству, читала старые журналы, скопившиеся за несколько лет в чулане, когда-то названном Гошей комнатой ужасов, потому что туда по неизвестной причине не провели электричества сразу, а позже, как обычно бывает, привыкли, махнули рукой и забыли. Но что бы она ни делала, мысли об Андрее не оставляли ее ни на минуту. Каждая клеточка ее тела помнила его, и Катя замирала в сладкой истоме, но затем воскрешала в памяти события последних дней, слова, сказанные им по телефону, и тогда сжимало горло, кровь подступала к голове, хотелось кричать, что-нибудь разбить, бежать далеко-далеко без остановки, исчезнуть совсем, раствориться, не быть, не жить…
Клава, как могла, старалась не просто утешить ее, а убедить в необходимости продумать еще раз все обстоятельства, чтобы доискаться до причины подобной перемены.
— Так не бывает, чтобы сразу человек изменился, я это знаю по своей жизни. Если вы ни разу сердцем не почувствовали предательства, значит, не мог он в одночасье стать таким. Подумайте повнимательнее.
— Тут и думать нечего: как только дядя и жена узнали об измене, наверняка припугнули — или бизнес потеряешь, или побитой собакой марш домой. Он сделал свой выбор. Для него фирма оказалась дороже меня — вот и вся любовь.
— Дождитесь его возвращения, поезжайте в этот Средневолжск, будь он проклят, поговорите с ним в доме родителей, не зря же он вас туда звал…
— Зачем, Клава, чтобы услышать то же самое, но глядя ему в глаза? Тогда я окончательно раскисну, брошусь ему на шею, а он так и будет — мне деньги присылать, а с женой в Москву и на курорты ездить.
— Как знаете, как знаете, генацвале… Только сдается мне, тут не все так просто…
В четверг вечером запел Катин сотовый. Она подумала, что звонит мать — та звонила почти каждый день, но обычно около десяти утра, когда отец уходил на репетицию, а жили они теперь вместе, в квартире Виктора, куда Елена Андреевна после долгих споров согласилась переехать, поскольку продажа и покупка квартир дело не сиюминутное.
— Привет, Катя! Здесь Ладислав! — радостно провозгласил знакомый голос.
— Здравствуй, ты где? Откуда звонишь? Как ты узнал мой телефон, я же сменила номер?
— Катя, ты спросила так много вопросов, что я совсем заблудился и не могу отвечать…
— Не заблудился, а запутался, — привычно поправила его Катя. — Скажи хотя бы, откуда ты звонишь?
— Москва, отель «НОВОТЕЛЬ», улица… — Ладислав попытался произнести название, но споткнулся на втором слоге и радостно сообщил: — Я снова запутался, но теперь правильно сказал?
— Правильно, правильно, ты быстро усваиваешь мои уроки. Я знаю эту улицу — Новослободская.
— Да! Так есть! — с такой радостью отозвался Ладислав, словно он на самом деле заблудился и теперь вышел на верную дорогу. — Ты почему не работаешь? Я был сегодня у Аркадия, искал тебя повидать. Мне сказали, ты больше не хочешь там работать. Почему? Где ты сейчас работаешь?
— Ну вот, теперь я заблудилась в твоих вопросах, не знаю, с чего начать.
— Давай пойдем посидеть в ресторане, а потом будем все вопросы объяснять, хорошо? Ты обещала, когда я приеду в Москву, посидеть со мной. Помнишь?
— Помню, Ладислав, — вздохнула Катя и подумала, как давно это было… — Я сейчас за городом, не в Москве. Завтра вернусь домой. Если у тебя свободный вечер, можем встретиться.
— Хорошо, очень хорошо. Я буду тебе звонить после семнадцать часов. Да?
— Договорились.
В пятницу вечером Ладислав позвонил Кате домой по ее городскому телефону.
— Давай встретимся у метро «Краснопресненская», — предложила Катя.
— Почему там? — стал выяснять обстоятельный чех.
— Там недалеко есть отличный ресторан армянской кухни, называется «Старый фаэтон».
— Какое хорошее название! — восхитился он. — Мне уже все там нравится. Говори, когда ты будешь готова.
— Я уже готова. Встречаемся там в семь часов.
— Смогу успевать?
— Да, садись в метро «Новослободская» — это от твоего отеля пять минут ходьбы в сторону центра. Ты меня понимаешь?
— Да, да, абсолютно все, — радостно сообщил Ладислав.
— Тебе ехать всего две остановки. У выхода станции «Краснопресненская» я буду тебя ждать.
Ресторан располагался в правом крыле особняка на Поварской, известного в Москве как дом Ростовых — именно там Лев Толстой поселил главных героев романа «Война и мир». Литературную славу этого особняка упрочила передача его Союзу писателей, хотя мало кто предполагал, что последние десять лет в среде московской творческой интеллигенции этот особняк будет прочно асоциироваться не с литературой, а со скандалами, которые раздирают этот крупнейший творческий союз.
Все это Катя рассказала Ладиславу, пока они поднимались от метро «Краснопресненская» к недавно сооруженному нелепому мостику для пешеходов над Садовой. До его появления на переходе у двух светофоров на площади Восстания скапливалась обычно пара сотен человек в ожидании, когда красный свет прервет непрерывный поток машин, идущих в обе стороны Садового кольца.
Войдя в скромную дверь ресторана, они очутились в уютном помещении, разделенном на большие и маленькие залы, оформленные с великолепным вкусом в старинном национальном стиле. Ладислав пришел в полный восторг:
