Нами могли бы гордиться доктор-мечтатель Мартин Лютер Кинг-младший, Нельсон Манделла или моя классная руководительница Ольга Николаевна Гранова, навсегда вбившая в меня основы марксизма-ленинизма.
При всем при том и несмотря на показное братание, никаких особых иллюзий о коварстве большинства моих чернокожих соседей-каторжан я не имел.
Для «белого брата» у них зачастую находился увесистый камень за пазухой, хотя в глубине души я надеялся, что и Лук, и Джуниор – исключение из правил.
К тому же Джуниор был моим верхним «банки»[147] – то есть сокоечником и сонарником, а это ко многому обязывало. Более чем близкое соседство.
Джозеф Чарльз Джефферсон – он же Слим[148], он же Джуниор, бывший студент-правовед, сумел поразить мое почти что девственное тюремное воображение.
Это был не просто 25-летний высокий негритос, напоминающий страуса «эму» из-за оттопыренной пятой точки, а ходячий фонтан красноречия, эксцентрики и остроумия.
Наверное, благодаря этому «фонтану» я выбрал именно его своим учителем зэковского жаргона и ибоникса.
Мой новый тюремный дружбан одевался в соответствии с «черной» тюремной модой – его штаны были максимально приспущены и держались на честном слове.
Вернее, на его солидных размеров мужском достоинстве.
Чернокожая молодежь и копирующие ее пуэрториканцы с доминиканцами любили приспустить свои штанцы и за пределами тюрьмы. Взору окружающих открывались либо подштанники-кальсоны, либо трусы-боксерс, либо полуголые темные задницы.
На самом деле история со спадающими безразмерными штанами, захватившими Америку и Европу, весьма любопытна.
Как часто случалось в последние десятилетия, все началось в черных городских кварталах Нью-Йорка. Почти в каждой семье, проживавшей в запущенных городских многоэтажках, кто-то либо сидел, либо ожидал скорой посадки.
Южный Бронкс, Гарлем, Бедфорд-Стайвесант, Ист Нью-Йорк, Краун-Хайтс, Флатбуш, Фар-Раквей, Джамейка[149] – адреса моих новых приятелей и замкнутого круга, из которого выбраться очень и очень трудно: наркотики, безграмотность, многолетняя привычка жить на социальные пособия.
Об институте семьи в этих «нейборхудах»[150] вообще никто не вспоминал.
Почти ни у кого из моих чернокожих товарищей по Форту-Фикс не было жен – их место занимали герлфрендши или «baby mamas»[151]. С первыми тусовались и развлекались, вторые (после тусовок и развлечений) растили будущих бандитов и бандиток.
Многодетная мамаша получала городскую квартиру и социальное пособие – «велфэр»[152] на себя и всех своих разномастных детей – безотцовщина ее нисколько не пугала. Так жили все ее соседи, друзья, родственники и знакомые из поколения в поколение.
Время от времени между отсидками появлялись ветреные папаши и подбрасывали деньжат от торговли крэком на соседнем углу.
Иногда чернокожие «мурки» выходили на дело сами: они шли куртизанить на те же самые углы или воровать шмотье в универмагах.
Попадая в городскую тюрьму или СИЗО, цветные жители гетто лишались шнурков на ботинках, ремней на поясе и в некоторых случаях пуговиц на ширинке.
Через какое-то время в зинданах ввели обязательную форму и заключенных начали переодевать в колючие тюремные рубища.
В моих первых тюрьмах, принадлежащих нью-джерсийским графствам Эссаик и Хадзон, я тоже был расшнурован, а мои штаны были на восемь размеров больше положенного 34-го размера.
При ходьбе я придерживал свои зеленые застиранные панталоны руками, в то время как «черные» себя этим не утруждали. Забыв о приличиях, они шлялись по камерам, тюремным коридорам и прогулочной площадке со спадающими форменными-фирменными брючатами.
Оказавшись на воле, бывшие зэки хоть каким-то образом пытались подчеркнуть свою крутизну и принадлежность к касте «brothers», прошедших через тюремные огонь и воду.
Самым простым и естественным «ноу-хау» стали спадающие при ходьбе безразмерные штаны.
Как и в случае с рэпом, финансово поддержанным музыкальными ротшильдами, запах сверхприбылей почувствовали модные дизайнеры одежды.
Изысканные итальянские дома мод срочно создавали современные урбанистические линии, рассчитанные на молодых гангстеров и их безмозглых апологетов.
Подростки-недоумки всех цветов кожи по всему миру облачились в стилизованные одежды американских заключенных.
Некоторые из моих новых соседей умудрялись следовать моде и в Форте-Фикс.
Заключенным, как при коммунизме, раз в полгода выдавали новый боевой комплект: две рубашки, две пары штанов, два полотенца, носки, трусы, пояс и даже мини-тряпочку, годившуюся для использования в качестве мочалки или махрового носового платка.
Зэки сами заказывали необходимый им размер одежды на тюремном складе-прачечной.
Поэтому мои чернокожие друзья-товарищи и примкнувшие к ним латиноамериканцы ходили по зоне, как и на воле, – в безразмерных штанах.
Я догадывался, что немногие из них знали, что спущенные на заднице штаны вернулись туда, откуда пришли лет двадцать пять назад – в «старую и добрую» американскую тюрьму.
Во всяком случае, Джуниор эту историю не знал и был страшно удивлен, узнав о происхождении своего прикида от бледнолицего ученика.
В отличие от 95 % черных зэков, агрессивно настроенных и закомплексованных по отношению к белым, Джуниор время от времени пытался вырваться из заколдованного круга и «держал свои уши открытыми».
Я всегда отдавал должное его любознательности, желанию узнавать новое и серьезно учиться. Подтверждением тому служила стипендия для оплаты частной школы в Верхнем Манхэттене и двух курсов Университета штата Нью-Йорк в Олбани[153].
На третий год учебы дыхания у Джуниора – Джозефа Джефферсона – не хватило: в нем заговорили Южный Бронкс и попадания по малолетке в детскую комнату полиции.
Как-то раз мой сосед по верхним нарам рассказал мне свою историю, отличающуюся от банальных в тюрьме наркотических крайностей.
Преступная группа, возглавляемая им и его подругой, состояла из студентов своего же университета, расположенного в пяти часах езды на север от Нью-Йорка. В криминальные студенческие сети, раскинутые Джуниором в забытых богом городках, попали несколько доселе невинных поселян и поселянок. Все они работали в деревенских банках, окружавших далекую столицу имперского штата.
